Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
На щеках Забавы рдели розовые пятнышки.
– И перину пуховую постелила – бережёную, ещё с приданого осталась, – добавила она чуть слышно.
На эту приберегаемую для торжественных случаев перину Невзора уложила Забаву – тоже торжественно, бережно и ласково, донеся от самой бани до постели на руках. Та застенчиво куталась в чистую нательную сорочку, но Невзора не позволила ей остаться одетой. Обе нагие, они переплелись в объятиях. Невзора окутывала и согревала Забаву своим телом, а та, прижавшись, скользила ладошкой по её плечу, по спине, изучала тугую броню
– Сильная какая...
– А у тебя косточки одни, – проговорила женщина-оборотень, боясь покрепче навалиться на выступающие хрупкие рёбра, обтянутые кожей. – Ничего, откормим.
Не умела она говорить приятные слова женщинам, что поделать... Но Забава, простая душа, кажется, не обиделась. Рука её поднялась и нежно помяла, почесала острое ухо Невзоры, потеребила шерстяную кисточку на нём. Женщина-оборотень пошевелила ухом, и Забава тихонько рассмеялась.
– Ой...
Чудесная у неё была улыбка, ясная, как летнее утро. Невзора, утробно урча, обнюхивала и щекотала носом её щёки и шею, а та всё не отставала от её ушей:
– Милые ушки...
Страшный дикий зверь приложил всё старание, чтобы в ласковых женских руках стать пушистым домашним псом. Он жмурился и урчал, когда его чесали и гладили, ластился и подставлял живот. Он разрешал женщине себя тискать, прятал зубы и когти, чтобы не напугать её. Он грел её на своей груди, оберегал, но не показывался ей, прячась в человеческом облике. Забава раскидала по подушке распущенные косы, разомлела от ласки, открылась и отдалась. Невзора приняла этот дар бережно, чувствуя в себе трепет рождения чего-то нового, нежного, ещё совсем маленького, как росточек, едва пробившийся сквозь землю.
– Сладко мне с тобою, – шептала Забава между поцелуями. – Вижу сердце твоё... Прости, что страшной тебя назвала. Не боюсь я тебя... Хочу быть с тобой. Быть твоей. И если ладой своей назовёшь – не будет для меня слова слаще...
– Ах ты, горлинка, – вздохнула Невзора, зацеловывая доверчиво тянущиеся к ней губы. – Берёзка моя тонкая...
Забава вдруг втянула судорожно воздух, прикусила губу и заплакала, прижимаясь мокрыми щеками к её лицу, и Невзоре в сердце нежно вошло невидимое остриё. Крепко прижав женщину к себе, она расцеловала её. Пальцы устремились вниз, заскользили в горячих соках, пробираясь в мягкое нутро. Забава ахнула, обвила рукой шею Невзоры, а другой скребла ей спину, впиваясь пальцами. Чем глубже и плотнее становилось проникновение, тем жарче отвечали её губы, поцелуй не размыкался ни на миг, осмелевший язычок уже сам шёл в наступление, хоть ещё и нуждался в поощрении, которым Невзора щедро его окутывала. Забава плакала от нежных слов, ей хотелось ещё и ещё: видно, изголодалась её душа по ним.
– Покажись в зверином облике, – попросила она.
– Не надо, милая. Не хочу тебя пугать, – сказала Невзора. А про себя подумала: Лелюшка даже в волчьей ипостаси была красивой, и девушки её не боялись, а вот она сама – страшилище, каких поискать. – Ты и от людского-то моего обличья робеешь...
– Я не испугаюсь! Нам ведь ещё жить вместе, – настаивала Забава. – Должна же я привыкать.
–
Огромное чёрное чудовище нависло над Забавой. Его широкие лапищи топтались и мяли постель вокруг неё, и она с ужасом в глазах отползла, извиваясь между ними, как змея.
«Ну вот, голубка, а говорила, что не испугаешься...»
– Нет, нет! Я не боюсь, – зажмурившись, воскликнула Забава.
Её протянутая рука касалась мохнатой морды. Зверь лизнул ей пальцы большим розовым языком и осторожно устроился в постели: она была маловата для него.
«Что ж ты глаза закрыла? Смотри, привыкай».
– Я... Я сначала так, на ощупь, – пролепетала Забава. Её руки, подрагивая, скользили по морде зверя. – Ушки... Милые. Пушистенький мой... Большой... Тёплый.
И, будто бы отчаянно бросаясь в пропасть, она кинулась к зверю, обняла и прижалась всем телом.
– Говори со мной... Говори слова ласковые!
«Глупенькая», – усмехнулся зверь.
Он щекотал её языком, обдавал жаром дыхания, утыкался мягким носом в ладони, а потом свернулся в кольцо и стал для неё пушистым ложем, в котором она устроилась, всё так же не открывая глаз и продолжая почёсывать ему за ухом.
«Не посмотришь на меня?»
– Я... Я сейчас привыкну. Я уже почти... Сейчас, ещё чуть-чуть.
«Трусишка».
Забава открыла глаза, и они со зверем встретились взглядами. Женщина, не мигая, смотрела на него, пока её веки не затрепетали в обморочной слабости и она не обмякла, лишившись сознания. Взгляд оборотня человеку было непросто выдержать. Видя, что с неё довольно, Невзора перекинулась и уже в людском облике сжала Забаву в объятиях, привела в чувство поцелуями.
– Ну, всё, всё, голубушка. Успокойся. Поглядела – и будет с тебя.
Та долго дрожала, понемногу согреваемая лаской. Невзора, пропуская меж пальцев пряди её распущенных кос, с грустью думала: может, не мучить её, отпустить, если она так боится? Трудно ей будет в семье оборотней.
– Голубушка, может, не надо? Принуждать я тебя не хочу. Страшишься ты меня, а значит, любить не сможешь. Обращать же тебя в Марушиного пса у меня рука не подымется.
Забава тихо вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Невзора вздохнула.
– Мне лучше уйти, милая.
– Нет! – И Забава обвила её шею руками, отчаянно прильнула и заплакала. – Прости мне мою слабость духа! Я лишь на миг оробела, больше этого не повторится... Я ведь твоё сердце вижу! И добро твоё чувствую. Люба ты мне! Человеческое у тебя сердце – человечнее, чем у иных людей. Не уходи... Не оставляй меня.
Глухо зарычав, Невзора высвободилась из объятий. Горькие сомнения встревожили зверя, и не до ласки ему сейчас было, не до нежностей. Он отрывал от себя руки женщины так мягко, как только мог, чтоб не сделать больно.
– Пусти, Забава.
– Не уходи, Невзорушка, – рыдала та.
Невзора одевалась. Сердце рвалось на части, зверь щетинился, напряжённый, как тетива, и не желал прикосновений. Обувшись и затянув кушак, женщина-оборотень стремительным шагом вышла из дома. Вслед ей неслись рыдания Забавы.