Дочери войны
Шрифт:
– Больше старания? – нахмурилась Элиза. – В чем?
– В симпатии к ней. В любви. После похорон я у нее спросила: как она теперь будет жить без нашего отца? Она ответила: «Нельзя падать духом. Жизнь продолжается». Разве это не мужество?
Элен становилось все тягостнее слушать этот разговор. Подобные доводы она слышала не впервые и решила сменить тему:
– А помните, как мы распевали рождественские песенки, собирая деньги на собачий приют в Баттерси. Маман не хотела отпускать нас одних, но отец считал, что сопровождающие нам не нужны.
– Мы тогда собрали кучу денег, – засмеялась Элиза.
Элен криво усмехнулась:
– Ты сказала,
Но Флоранс, которая тогда была слишком мала, сердито посмотрела на Элен:
– При чем тут какой-то собачий приют в Баттерси?
Элен надула щеки. Она, конечно же, видела опечаленное лицо младшей сестры. Казалось, Флоранс вот-вот расплачется.
– Маман старалась изо всех сил, – сказала Флоранс, упрямо возвращаясь к волнующей ее теме. – Вы должны это понимать.
– Изо всех сил? – фыркнула Элиза.
– Да. Не ехидничай. Почему ты такая жестокая? Она хотя бы старалась.
– Не слишком-то.
– Хватит! – не выдержала Элен. – У нас есть заботы посерьезнее, чем увязать в спорах о поведении маман и выяснять, была ли она храброй и заслуживала ли нашей любви. Лучше подумаем, как… – Она сделала упор на этом слове, повторив его: – Как нам избавиться от немецкого дезертира.
– И Джека, – подхватила Элиза.
– Джек – вполне самостоятельный человек.
Глава 12
Следующий день выдался солнечным. Элен шла по дороге, окаймленной деревьями. В воздухе пахло сосновой смолой. Путь пролегал мимо платанов, кедров, каменных дубов и, конечно же, ореховых деревьев. Элен смотрела на их листву – такую зеленую и свежую, еще не тронутую неумолимым летним зноем. Сама деревня выглядела очень живописно. Синели головки ирисов. В садах цвели сирень и яблони, на которых к концу лета появятся райские яблоки. Во всем ощущалась гармоничная вневременная простота, однако Элен ощущала сильное беспокойство. Пожалуй, никогда еще она так не волновалась, как сейчас. Правильно они вчера сделали, что сожгли все содержимое шкатулки, и это хотя бы немного ее успокоило. Сейчас она усиленно старалась выбросить из головы мысли о Томасе и Джеке и сосредоточиться на работе.
Легко сказать – выбросить из головы. До сих пор ей удавалось держаться в стороне от бед. Но несколько дней назад беда сама явилась в их дом. Разумеется, Элен понимала причины, приводившие людей в ряды Сопротивления, где они ежедневно рисковали собой. Но она не могла последовать их примеру. Ее задача – работать, выживать, оберегать сестер и постоянно молиться, чтобы вскоре они услышали добрые вести о действиях союзников и чтобы жизнь вернулась в нормальное русло.
Она остановилась поболтать с Клеманом. Тот шел к кафе, постукивая палкой по булыжникам. Из кармана белой рубашки торчала пачка сигарет «Голуаз». Элен уловила едкий запах табачного дыма, окружавший старика.
– Доброе утро, – приветствовал ее Клеман; как и все глуховатые старики, он говорил громче, чем требовалось. – На работу?
– Да. Я еще до полудня загляну к вам и проведаю Габриэль.
– Вот и славно.
Ей нравился этот старик, всегда приветливо улыбавшийся каждому. Его жена Габриэль, почти его ровесница, страдала ишиасом и артритом, из-за чего была часто вынуждена оставаться в постели. Элен навещала ее каждую неделю, помогая справляться с пролежнями.
Простившись с Клеманом, она пошла дальше. Утреннее солнце окрашивало дома в янтарный цвет. В их деревне помимо открытых участков
15
Мэрия (фр.).
Кондитерская была закрыта, но ее владелица, рыжеватая блондинка средних лет по имени Анжела, отличалась неугомонным характером и любила посплетничать. Сейчас она сидела на складном стуле в дверном проеме магазина. Как говорится, на людей посмотреть и себя показать. Несколько лет назад ее муж умер от инфаркта. С тех пор магазин с полом, выложенным старинной плиткой, сверкающими прилавками, отделанными красным деревом, и висячими светильниками был ее миром. Этому же миру принадлежала толстая кошка Бо, рыжая с белыми полосками. Элен шла по другой стороне улицы и ограничилась приветственным взмахом руки.
Хвала небесам, сегодня все в деревне выглядело достаточно мирно. Никаких эсэсовцев на площади и прилегающих улицах. Вскоре Элен убедилась, что это лишь видимость. У нее замерло сердце, когда она увидела Мари, выбежавшую из боковой двери в халате, не сняв с головы бигуди.
– Слава богу, вы здесь! – воскликнула Мари, страдальчески морщась и заламывая руки. – Эти мерзавцы забрали Уго. Чуть свет приехали на штабной машине. Не солдаты.
– Гестапо?
– Наверное.
Элен заморгала, пытаясь понять смысл случившегося, но в голове безостановочно звучал пронзительный крик. Ей стало трудно дышать. От жуткой новости сдавило грудь. Произошедшее грозило сгубить все, что ей было дорого. Доктор Уго. Как могло случиться, что его арестовали? Она посмотрела на бледную Мари, чьи губы стали почти синими, и не смогла подобрать слов. Боже мой! Она должна быть сильной, иначе какая из нее помощница Мари?
Элен сглотнула, сумела вдохнуть и протянула руки к Мари.
Женщины крепко обнялись.
Уго Маршан был единственным здешним врачом. Едва ли можно было найти человека добрее и щедрее, чем он. То, что он одновременно исполнял обязанности мэра, очень устраивало бойцов Сопротивления. Должность вынуждала его поддерживать вишистский режим, но поддержка была лишь внешней. Он тормозил выполнение распоряжений вишистов везде, где только мог. Однако немцы сменили ему секретаря, поставив некоего Паскаля Жиро, тощего, долговязого человека, чья роль оставалась неясной.
– Что им известно? – спросила Элен.
Мари покачала головой:
– Они забрали его мимеограф. Но Уго пользовался аппаратом только для медицинских целей. Предписания для пациентов и все такое. Как они вообще узнали про мимеограф? Должно быть, этот Паскаль донес. Хотя Уго говорил, что вполне ему доверяет.
Мимеографом называлась недорогая копировальная машина, в которой чернила подавались через трафарет текста, оставляя оттиски на бумаге. Такими устройствами часто пользовались бойцы Сопротивления для печати листовок.