Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]
Шрифт:
— Я вас оставлю. Эта зала для конфиденциальных бесед с глазу на глаз. Используется также для секретных дипломатических переговоров, — пояснил «ледяной» и, еще крепче сжав бритвы губ, вышел в противоположную дверь, оставив Аркадии одного.
Не успел аспирант-арестант подойти к окну, чтобы полюбоваться пейзажем, как его позвал знакомый мелодичный голос. Аркадий вздрогнул, все у него в груди всколыхнулось. Он и не подозревал, что в его душе такое море чувств. О, женские голоса! И почему так бывает на свете, что один голос нас оставляет равнодушными, а другой волнует. И как так может быть, что у одной женщины в груди
Голос у Завидчей состоял из тысячи скрипок и арф и звучал, как большой симфонический оркестр. Некоторые ее мысля словно бы озвучивал орган кафедрального собора, а некоторые — хор древнегреческой трагедии, но иногда, как сейчас, звучало что-то камерное и проникновенное, наподобие трио для флейты с виолончелью и контрабасом.
— Аркадий! — воскликнула Элеонора. — Ты в тюрьме, мое сердце разрывается! Я сделаю все для того, чтобы спасти тебя. Следователь посвяти меня в твое дело. Тебе инкриминируют убийства, разрушение государственной собственности, разбой, коррупцию. Тебе, молодому оторванному от мира ученому! Это не укладывается в моем мозгу. Ты — юный поклонник бальных танцев. Поэт! Я не верю ни одному их слову. Все это безумное недоразумение.
Элеонора заполнила всю комнату не только своим голосом, который уже звенел в хрустальной люстре и позванивая в бокалах на столе, эхом пробегал по оконным стеклам и заставлял вибрировать фарфоровые и бронзовые статуэтки в витрине палисандрового дерева, но и запахом духов. Аркадий зажмурил глаза, ему показалось, что добрая волшебница сначала бросила на пол густой слой тропической земли и тут же накрыла ее ковром самых благоуханных трав, по которому разбросала сотни кустов с ароматнейшими цветами, принеся сюда же близкий запах моря, выветривающихся скал, рыбьей чешуи и сладковато гниющих водорослей.
Элеонора подняла вуаль со шляпки и залила Аркадия волками, идущими от глаз и улыбки. В этой нарисованной чудесным голосом и духами картине се лицо оказалось самым желанным животрепещущим цветком.
Подумать только, что когда-то он мог повстречать такую женщину на улице и даже, как она уверяла, наступить ей на ногу. Аркадий на какое-то время забыл ту ненависть, которую излучал взор Элеоноры после их брачной ночи.
— Аркадий, ты ужасно выглядишь в этом грязном рубище, но твой взгляд говорит мне, что ты меня любишь! — проникновенно выдохнула она — Ты совсем не знаешь женщин, если можешь думать, что я могу разлюбить тебя после тех чудесных дней моего торжества на бальных танцах и волшебной ночи в Архангельском. Конечно, я была возмущена дикой интригой с девицей, стреляющей из лука. Хорошо, что мой орел закрыл нас своей грудью.
— Эта Повалихина сошла с ума от ревности ко мне, — шепнула Элеонора, бутонами губ касаясь уха аспиранта, будто выдавая нескромную тайну. Она говорила не переставая, не давая своей жертве возможности вставить хотя бы слово или собраться с мыслями. Вдруг такая ясная картина развязки брачной ночи опять запуталась, и Элеонора, ловко передергивая веревочки мыслей в мозгу Аркадия, развязала узел его сомнений.
— Ведь у Повалихиной были все шансы, она сама отказалась от тебя, когда ты делал ей предложение к ходил к ним в гости. С того вечера, как ты поцеловал меня при всех, я поняла, что вечно буду любить тебя одного.
Элеонора дотронулась до его руки, и тепло от кольца Хрисогонова заставило ее радостно умолкнуть. Ее сомнения, не потерял ли Недобежкин в тюремных мытарствах свое волшебное оловянное кольцо, разрешились. Это было тот самый перстень.
— Элла, ты воскресила меня, нет, не своими речами. Напрасно ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы поверить твоим прекрасным, но лживым словам. Ты воскресила меня тем, что ты есть. О, как ты великолепна! Королева лжи! Только ложь на земле может быть так прекрасна. Я знаю, зачем ты пришла сюда, в тюрьму. Ты пришла убедиться, у меня ли кольцо, которое Ангий Елпидифорович наказал ни в коем случае не отдавать тебе.
Недобежкин вдруг снял перстень с пальца, зажал в кулаке и замер. Замерла и Завидчая, как пантера, перед самым носом которой неожиданно села большая съедобная птица.
— Сейчас я проверю, действительно ли ты меня любишь, — серьезно сказал арестант. — Я отдам тебе кольцо, и вопрос для меня сразу же будет решен. Если ты меня не любишь — получив кольцо, ты сразу же исчезнешь, а если любишь — мы уйдем отсюда вместе и начнем счастливую жизнь.
Аркадий протянул кулак, Элеонора напряглась, готовая к броску, но молодой ученый не раскрыл ладонь.
— Нет, легче быть в неведении и тешить себя надеждой, чем потерять тебя, Я не отдам тебе кольцо.
Завидчая, которой показалось, что сейчас исполнится ее самое заветное желание, почувствовала себя кошкой, которой дали проглотить кусочек сала на веревочке, а потом вдруг выдернули обратно.
— Ты надо мной издеваешься? Смеешься! — начала она гневным, нежно-разъяренным голосом сотрясать хрустальные подвески электрической люстры. — Я хотела взять тебя на поруки. Вот документ Международного сообщества. Я всех подняла на ноги: общественность, дипломатический корпус, ЦК, ты первый, кого в порядке эксперимента могли бы отпустить. Но раз так, вот!
Она тут же на мелкие кусочки разорвала документ и салютом подбросила клочки в воздух.
— Ты объявляешь мне войну, хорошо — пусть будет война! — воскликнула разозленная женщина.
— Так любовь или война? — усмехнулся Недобежкин.
— Любовь — это и есть война! — с жаром ответила Элеонора. — Я тебя ненавижу, любимый!
Она молниями глаз и послала ему такой воздушный поцелуй, что у бедного аспиранта мурашки пошли по телу, и, не столкнись он с шаровой молнией на лестнице Повалихиных, этот взгляд мог бы испепелить его.
— Прощай! Спокойно спать тебе не придется, дорогой! Даже в тюрьме!
Завидчая, громко хлопнув дверью, вышла зон.
Недобежкина какая-то сила, исходящая от этой юной женщины, как магнитом, несколько шагов протащила вслед за ней. Бее сразу померкло в комнате. Аркадий огляделся. Еще несколько секунд назад, пока Элеонора стояла перед ним, казалось, что за окном был разгар солнечного дня, и только сейчас он заметил, что за окном совсем не майская — унылая и пасмурная облачность. Даже аромат тропических цветов, моря и прибрежных скал стал словно ненастоящим и будил не надежду ка новую встречу, а раскаяние об утраченной возможности.