Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево
Шрифт:
— Знаешь, Ирочка, — сказал он, отставляя пустую чашку, — людей понять сложно, а нас, актер актерычей, еще сложнее. Мы привыкли играть, лицедействовать, жить чужой жизнью. Но когда я увидел тебя, я сразу почувствовал, что ты в отчаянии. — Ирина вскинула голову, но ее собеседник продолжил: — Не спорь со мной, прошу тебя. Тебе только кажется, что ты живешь, а на самом деле ты действительно как та белка в колесе. Но тебе и попищать-то не для кого.
На глаза Ирины невольно навернулись слезы. Чигринский наклонился к ней и ласково коснулся ее плеча:
— Тебе надо передохнуть, Ирочка. Сделать паузу. Съездить в какое-нибудь тихое место, побыть наедине с собой. И
— Какая же у вас все же поразительная память, Борис Владимирович! — невольно восхитилась Ирина.
Эта особенность Чигринского не была для Ирины новостью. О его почти феноменальной памяти в ГИТИСе ходили легенды. А курсе на третьем, когда кто-то из студентов спросил его об этом на занятии, выяснилось, что способность помнить все важное у их наставника — не дар свыше, а результат многолетних усилий. Еще в школе, готовясь поступать в театральный, он начал тренировать свою память, чтобы запоминать как можно больше ролей. С возрастом Борис Владимирович не оставил этой привычки и до сих пор помнил не только лица и имена всех своих учеников, но и основные вехи их биографии.
— А почему это вы вдруг вспомнили про Атяшево? — с интересом спросила Ирина.
— Потому что сам побывал в ваших краях, — серьезно отвечал Чигринский. — И должен тебе сказать, до сих пор нахожусь под впечатлением. Хотя прошло уже много лет.
— Это как же так? — невольно заинтересовалась Ирина.
— А вот так. Ты ведь, конечно же, знаешь Гунские курганы?
— Ну, разумеется. У нас их называют Атяшевские Бугры. Или просто Бугры, — кивнула Ира и усмехнулась. — Вроде как местная достопримечательность. Овеянная легендами, как выражаются в туристических справочниках.
Однако собеседник не поддержал ее ироничного настроя.
— Вот в тех-то удивительных местах я и побывал, — поделился Чигринский. — Знаешь, когда моей Лели не стало, у меня жизнь словно ножницами обрезало. Вообще ничего не хотелось — ни пить, ни есть, ни работать, ни даже с внуками видеться. Готов был лечь и лежать, пока не отправлюсь следом за ней. Спасибо, друзья не дали. Сережка Федотычев приехал как-то и говорит: «Вставай, собирайся и поехали. Отвезу тебя кое-куда». Я упирался, но он и слушать ничего не стал, чуть ли не силком меня вытащил. Привез к себе на родину, а он почти что твой земляк — из Алатыря. Переночевали мы у него, а утром встали пораньше и задолго до рассвета отправились к этим самым курганам. Я сначала не знал, что это за место, а он и не сказал мне ничего. Только потом, когда возвращались, уже объяснил, что к чему. Рассказал, что там… Впрочем, что я тебе-то это говорю, ты сама оттуда, сама все знаешь.
Ирина неопределенно пожала плечами. У нее имелось свое мнение на этот счет, но она не считала нужным сейчас его высказывать.
— И там… — Борис Владимирович замолчал ненадолго. — Даже не знаю, как тебе это объяснить… Там на меня точно озарение какое-то снизошло. Будто глаза открылись. Вроде место-то само — ничего необычного: холм посреди поля над речкой. А вот поднялся я на тот холм, огляделся вокруг — солнце встает, красота такая, хоть картину пиши! И чувствую — что-то поменялось во мне, тоска слетела, как корка со старой раны. Вдруг подумалось: а разве хотела бы Леля, чтобы я так убивался по ней? Легче ей от этого? Да наоборот! Она была бы только рада, если б я снова зажил полноценной жизнью, опять начал бы работать, заботиться о семье… Странно, но до курганов мне это даже в голову как-то не приходило…
— Когда тебе плохо, забываешь обо всем, — задумчиво проговорила Ирина.
— А
— Нам просто некогда это заметить, — поддержала мысль Ирина.
— Так-то оно так, однако…
В сумочке у Ирины тренькнул телефон — напоминание, что пора возвращаться к работе. Ира смутилась:
— Извините, что прерываю на полуслове, но…
— Да что ты, конечно! Мне и самому давно пора идти. — Борис Владимирович поднял руку, подзывая официантку. — Счастливо тебе, Иришка. Держись. И все-таки подумай над моими словами, хорошо?
Ира машинально кивнула и поспешила к двери, на ходу нащупывая в сумочке сигареты.
Освободилась Ирина неожиданно рано, еще не было и десяти. Зимой в это время уже давно тьма кромешная, но сейчас, в конце июня, в период самых длинных дней, было еще светло, и Ира тут же потянулась за планшетом, чтобы посмотреть в ежедневнике, не успеет ли она сегодня сделать что-нибудь из длинного списка дел. Нет, пожалуй, ничего не получится. Но в конце концов это тоже неплохо. В кои-то веки она вернется домой еще до полуночи и, быть может, даже сумеет лечь спать пораньше и выспаться перед завтрашним самолетом.
Что такое спать вдоволь, столько, сколько хочется, Ирина уже не помнила. Как и не помнила, когда последний раз у нее выдавался свободный день или вечер. Впрочем, были в этом и положительные стороны. Свобода для жителя мегаполиса — понятие очень странное. Иногда она пугает больше, чем любая неволя. Жители крупных городов привыкли быть скованными изо дня в день своим расписанием, а у кого его нет — просто своими ежедневными делами и даже увлечениями. При этом каждый третий считает, что он свободен, но, сталкиваясь с настоящей свободой, пасует, теряется и искренне не знает, куда девать время.
Час пик уже закончился, и дороги были относительно пусты — конечно, настолько, насколько это вообще возможно в Москве. Остановив в последнюю секунду у светофора свой серебристый «БМВ», Ирина вдруг вспомнила слова своего педагога: «Тебе надо передохнуть, съездить в тихое место». Эх, Борис Владимирович, вашими бы устами да мед пить… Если бы она могла вот так бросить все и уехать… Тогда бы обязательно махнула не куда-нибудь в Европу и не на пляжи под пальмами, а в родное Атяшево. Сколько лет она уже не была дома? Рассказ Бориса Владимировича пробудил в Ирине целый сонм воспоминаний. Она прекрасно помнила те Бугры, о которых он говорил, знала их с детства, с тех пор как их с сестрой туда водила мама, Татьяна Сергеевна. Мама собирала там травы для отваров и целебных настоек, а они с Олей играли в прятки в высокой некошеной траве и среди кустарников, бегали за бабочками, рвали цветы и сплетали венки. Тогда они с сестрой были еще слишком малы и знать не знали, что Атяшевские Бугры — это особенное место…
Как разительно та жизнь отличалась от этой! Была в ней какая-то благость, тихое счастье — несмотря даже на скромный и весьма непростой деревенский быт. А еще было ощущение воли, безграничной свободы. Ирина вдруг подумала, что сейчас никак не могла бы назвать себя свободным человеком. Ее нынешний образ жизни был цепью, собственноручно скованной ею самой для себя…
От странных мыслей отвлек раздавшийся сзади звук клаксона. Оказывается, загорелся зеленый, а она и не заметила. Ирина поспешила нажать на газ.