Догма Проклятых. Суеверие
Шрифт:
– Голиаф не связывался с тобой?
– С чего бы ему? – по острому изменению лица Ермака стало понятно, что названное имя ему знакомо, и, более того, чрезвычайно неприятно.
– Матушка умерла, я думал, он захочет проститься.
– Ты слишком хорошего мнения о нем, – капитан нервно постучал вилкой по столу. – Кроме того, он никогда не считал ее матерью, тебе ли не знать?
Александр понимающе кивнул. Голиаф был близнецом Ермака, однако в отличие от своих братьев оказался отдан не
Увы, Голиаф так и не смог ее простить. И нет, жизнь его, в отличие от большинства червивых, не была полна невзгод и лишений. Наоборот, бездетный Август разглядел в крепком мальчишке значительные таланты к управлению и характер, и, поселив его при дворе, владеющей всеобъемлющей властью в своем городе, магнат воспитал из Голиафа самого преданного слугу. Червивый обладал правом носить оружие, заключал от имени Августа разнообразные сделки, владел большими деньгами, но главное голыми руками готов был разорвать любого, кто даже косо смотрел на Стрельца. Он считал себя выше остальных, и, опьяненный властью, равно презирал и червивых, и чистокровных простолюдин.
Чтобы Голиаф не сделал – все сходило ему с рук, и даже убийство человека, как многие считали, представлялось на земле Стрельца чем-то обыденным. Оставшиеся магнаты, конечно же, могли бы повлиять на своего коллегу и родственника, однако Август был одним из немногих промышленников и бизнесменов, имевших независимое производство. А его и без того тоталитарную власть усиливало не самое близкое местоположение Варкалы.
Город стоял на севере в водах Невозвратного Грота, славившихся невиданными морскими ужасами и опасностями. Оттого никто из знатных магнатов в здравом уме не отважился бы плыть сквозь ледники, дабы пожурить Августа, предпочитая этому молча закрывать глаза на эксцентричные выходки родственника и его слуги. Тем более что Стрелец вел крайне интересную торговлю с остальным миром, поставляя разнообразные товары из множества разрозненных, диких земель Грота. С местными, преступными и часто воинственными жителями, которых умел отлично договариваться. Другими словами, управы на поведение Голиафа не было и быть не могло. Хотя справедливости ради стоит отметить, что в границах Объединения и Каганата червивый проблем не чинил и вел себя выдержано и невозмутимо, как полагалось всякому слуге.
Впрочем, однажды случайно встретившись, братья искренне невзлюбили друг друга, с первого взгляда. И если Ермак предпочитал думать о Голиафе, как о заблудшей душе, то Александр считал его истинным рабом – слабым и ничтожным, презревшим собственных людей, не по их рождению, а по личной иллюзорной значимости. О чем сполна говорило и отношение червивого к родной матери, которую за отсутствие борьбы за него, как за сына, он находил жалкой и убогой.
– Не делай вид, что тебе все равно, – Александр глянул на задумавшегося капитана.
–
Мужчина поднялся с места, подходя к барному шкафчику. Словно заслышав его, дверь в кабинет Ведъмы отворилась, и наружу вышла сама графиня, торопливо семеня по направлению к команде. Она выглядела спокойной, довольной и явно отдохнувшей, отчего желтоватое лицо ее будто бы светилось изнутри. Александр почти был готов признать, что находит эту странную женщину симпатичной, если бы только не этот ужасный платок.
Взгляд офицера прикипел к шейному аксессуару графини. Шелковый, в зеленных и пурпурных цветах, он вызывал у червивого мигрень и головокружение. Прикрыв взгляд ладонью, мужчина отвернулся, тяжело вздыхая.
Подобно многим представителям сильного пола он любил наблюдать за симпатичными дамами в порту или городе: червивыми или простолюдинками. Все они выделялись в своей изысканности, внешности и манерах, однако в большинстве случаев сохраняли одну важную для Александра черту – женственную красоту. Представить же себе без нее знатную даму он и вовсе не мог. Не мог, пока не познакомился с госпожой Ведъмой. Невысокая и худая, она была лишена привычной округлости девичьей фигуры, и даже более того, в угловатости ее скорее напоминала не оформившегося, бесполого подростка, нежели, взрослую женщину.
В голосе Малгиной не звучало привлекательной томности, а походка выглядела грубой и резкой, как у портового юнги. Она не лила слезы, не жаловалась и наравне с остальными членами команды несла свои вахты так, словно ничем не отличалась от них.
Лишь взгляд Ведъмы выдавал в ней груз прожитых лет. Тяжелый, пронзающий, смотрящий всегда свысока, с небольшим снисхождением. Он обволакивал и лишал опоры под ногами, а из-за плотных, черных бровей и вовсе часто казался угрожающим.
И все же этот уродливый платок. Александр снова зацепился за безобразный элемент ведъменского костюма. Зачем она носила такую тошнотворную безвкусицу? Невыносимо было даже просто смотреть в ту сторону. Мужчина задумался и вдруг вспомнил, что подобных у Малгиной целая куча, а сам он никогда не видел ее голой шеи. Это показалось старшему офицеру странным.
– Доброе утро, – женщина проследовала до стола, усаживаясь на диванчик. Она носила пышное каре, и теперь, сидя в классическом костюме, лишь сильнее напоминала мальчишку.
– Доброе, доброе. Как ваши дела?
– Спасибо, Ермак, отлично. И мне налейте, пожалуйста, тоже.
Капитан замер и нахмурился.
– Боюсь, я вынужден отказать.
– В связи с чем?
– Как бы сказать, поучтивее, – червивый задумался, однако Александр опередил его.
– Да зачем же? Скажем как есть. Господин Лука дал нам некоторые указания на этот и еще кое-какой счет, на время вашего прибывания вне поезда.
Заслышав это, Малгина фыркнула и приобрела такой вид, словно будь ее воля, то червивые сию секунду пошли бы на казнь.
– Ох, вот оно как. Ясно. И в каком же я нынче статусе? Рабыни? Служанки? Пленницы?
Конец ознакомительного фрагмента.