Догоняя Птицу
Шрифт:
– Разве ее не татары строили?
– спросил чей-то голос.
– Ее природа создала, - вторил другой.
– По легенде лестницу построили тавры, - сказал Птица
– Давно?
– В доисторические времена. Но тогда эти горы мало отличались от того, что мы видим. Что увидим завтра, - уточнил он.
– Это старые горы. "По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей". А это уже Пушкин!
– Откуда ты все знаешь?
– спросила Лота не удержавшись.
– Из книг. Зимой времени много, дел в городе мало, можно порыться, поискать. Между прочим, как раз в этом месте когда-то проходил разлом земной коры. Потом его засыпало камнями, все заросло, заглохло, но осталась теснина - этот вот
Кто-то присвистнул.
– "Скалы до моря сползают грядою, чертовой лестницей их называют. Демоны сходят по ним, а весною гулкие воды сбегают" , - неутомимо декламировал Птица.
Через сорок минут они одолели подъем и очутились в самом сердце ночи - в лесу на вершине гор. Пахло прелой листвой и сыростью. Ни единого звука, кроме сердцебиения и хриплого дыхания. Не слышно птиц, молчали цикады. Но вот деревья поредели, расступились, и они вышли на поляну, в лунный свет. Лота подняла руки: казалось, они были сделаны из алебастра или намазаны фосфором.
Становилось свежо. Крупные, как мокрые хризантемы, звезды низко висели у них над головами.
– Пришли, - радостно сообщил Птица.
– Располагайтесь, будем ночевать.
Они находились на значительной высоте над уровнем моря, но Лоте казалось, что это дно глубочайшего колодца, где сыро и жутко, зато видны звезды и даже планеты. Они развернули палатки и, не расправляя, постелили прямо на земле. Сверху накинули спальники. Выпала роса, все мгновенно промокло. Лота чувствовала, как одежда впитывает воду, как губка, но холодно почему-то не было. В лесу стояла напряженная тишина, в которой гулко раздавалось дыхание уснувших. Где-то в древесной чаще хрустели ветки. Лоте казалось, что усталость проникла не только в позвоночник, мышцы, ступни и ушибленное колено, что, с ее стороны, было вполне логично, но также и в берцовые кости, в эти длинные полые трубки, которые не горят, не разлагаются, не рассыпаются в прах и уж, конечно, не устают. Она слушала лес, удивлялась его загадочной тишине и наконец уснула.
* * *
Когда она открыла глаза, стояло утро. От мрачной и зловещей ночи не осталось и воспоминания. Куковала кукушка, празднично шелестел серебристо-зеленый лес с былыми пятнами солнца, с синеватыми лагунами теней. Но даже во сне Лота чувствовала, как вокруг смыкается кольцом что-то враждебное. На исходе сна она уловила схематичный набросок происходящего в виде ломаных жестких линий, и сразу поняла: на поляне кто-то еще, они не одни. Кто-то отделился от леса, вышел к ним из волглой тени - лес принадлежит другим, а они явились без приглашения, они - самозванцы. По правде говоря, Лота не удивилась. Или, лучше сказать - почти не удивилась: ведь накануне Птица обещал другое. Она открыла глаза. Первым увидела Коматоза - смуглого панка с бритой головой - он только что проснулся и растерянно мыргал заспанными глазами. Возле Коматоза стояли трое мужиков - высоких, в спортивных костюмах.
– Да, наворотили вы дел, ребятки, - сказал один, что-то теребя в руках.
Приглядевшись, Лота поняла, что это паспорт.
– Вы задержаны.
– Сперва надо предъявить обвинения, - спокойно сказал Птица.
– Кто задержан, на каких основаниях. Да и представиться для начала не плохо бы.
Голос Птицы звучал уверенно, и Лота поразилась его самообладанию.
– А вы в курсе, где находитесь?
– хмуро взглянул на него самый старший и самый хмурый. Его щеки покрывала колючая рыжая щетина, а глаза смотрели напряженного и злобно.
– Так мы это... на горе, - растерянно пробормотал Коматоз.
– Это не гора, - пояснил самый молодой детина, - а территория государственного Байдарского заповедника, которую вы - а - нарушили, б - наломали веток.
– Мы - веток?
– возмутился Птица.
– Да мы для ночлега, поймите.
И он вытянул из-под Лотиной пенки зеленую ветку и потряс в воздухе.
– Видите: всего пара штук. Да и чего в них ценного? Это же граб. Сорное дерево. Не ландыши, не орхидеи какие-нибудь, не птичьи гнезда...
– Ты не рассуждай, а паспорт сюда давай.
Птица стушевался: паспорта у него не было.
– Ха, гляньте-ка... Ай да ребятки, - пальцы детины сжимали новенькие пятидесятирублевые купюры, которые он вытащил из паспорта самого рослого из Птицыных людей - Володи.
– Бабло! Раз, два, три... Пять...
– Эй, - отдайте, - запротестовал Володя.
– Это не мое. Это большие деньги... Я должен их вернуть!
– Разберемся - отдадим, - подмигнул детина.
– А это что?
– Хмурый абсолютно по-бандитски потрошил рюкзак Лехи - уголовного вида парня, который внизу на стоянке настраивал гитару.
В руках у него появилась маленькая синяя книжица.
– Понырков Алексей Владимирович, младший сержант, - прочитал хмурый, поднеся книжицу к глазам.
– Это что же такое? Дезертир что ли?
– Да ладно, мужики, вы чего? Да какой я дезертир... Отдайте, мужики, - Леха испуганно суетился.
– Короче, братва, хватит болтать. Вещи собирайте и с нами.
– А куда, куда вы нас?
– загалдели голоса.
– В милицию, куда еще. Состав преступления налицо. А без паспорта откуда нам знать, кто вы такие? Вы задержаны до выяснения обстоятельств.
Лота протянула молодому детине свой паспорт. На физиономии детины отразилась озабоченность материально-ответственного лица.
Лота уже видела, как они сидят в милиции, как выясняются обстоятельства. Вдыхала кислый казенный запах. Слышала, как торопливо царапают шариковые ручки в шершавых протоколах. Как стукает фиолетовая печать, убивающая малую надежду. Снаружи солнце и птичьи песни, а в отделении - сыро и сумрачно. Куревом тянет повсюду, тряпкой протухшей, нечистыми ногами. Май, сезон еще не настал, хулиганов и преступников мало. Будет время заняться ими как следует на милицейских сквозняках. Все про них разузнать. Потому что обстоятельства были так себе. К тому же некто Леха, который в лагере играл на гитаре и потом увязался за ними в горы, действительно был очень и очень похож на уголовника, скрывающегося от закона, а может, на дезертира: будь Лота милицией, она бы забрала его сразу и без всякого выяснения, за одну только наружность. Из скучных слов и посконных формулировок, из доказательств и подозрений соберется целая папка, которая увесистым грузом раздавит как минимум лето. Лоту, скорее всего, отпустят. А он, этот удивительный человек - не Леха с гитарой, а другой, без которого ей теперь никак нельзя - так и останется в государственных мускулистых лапах.
Однако скоро все прояснилось. Чужаки, которые их захватили, были крымскими лесниками: охраняли природу, лес сторожили, зверя лесного били в умеренных количествах, но без официального разрешения, а милиции и сами боялись не меньше, а может, даже и больше, чем Леха и Птица.
Сдавать государственным органам никто никого не собирался - это все очень скоро поняли.
У лесников имелись другие планы.
* * *
Лота сложила одеяло, сунула его в мокрый от росы ермак. За короткую ночь с пугающей тишиной она устала, а не отдохнула. Зато в листве над головой сверкало солнце. Горячий луч упал ей на щеку и обжег влажную кожу, как линза. Ни Чертовой лестницы, ни обрыва с этого места видно не было: их скрывали заросли граба и бука. Лота заметила, как двое братишек замешкались, скатывая палатку, отстали и исчезли в ежевике вместе с рюкзаками. Один из них, ей показалось, был похож на скрипача Эльфа, с которым она познакомилась накануне возле костра. Тельняшки и соломенные волосы в последний раз мелькнули среди веток.