Докер
Шрифт:
И я сияю от счастья. Мне уже никакой дыни не нужно.
Я кладу покупки в зембиль, и мы следуем дальше: он — впереди, я — шага на два позади. Ведь не так легко тащить зембиль, как это может показаться.
— Не тяжело тебе? — то и дело спрашивает отец, оборачиваясь.
— Нет, что ты! — говорю я и незаметно смахиваю пот со лба.
Потом мы идем по фруктовому ряду. Здесь тоже горой лежат яблоки, груши, абрикосы, сливы. Но отец покупает только виноград. И только шааны. Других сортов не признает. «Самый лучший виноград на свете —
— Кажется, все купили? — спрашивает отец, глядя на часы. — Ах да, не взяли еще хлеба.
Обычно у нас едят азербайджанский тондырный чурек, посыпанный маком. Вкуснее, конечно, не бывает хлеба на свете. Он так и хрустит на зубах.
— А может быть, сегодня купить греческий хлеб? — говорю я, когда мы оказываемся в хлебном ряду и видим образцы хлебов, прибитые большими гвоздями на дверях пекарен. — Или грузинский? А может быть, взять русский калач? Смотри, какой он белый и пышный!
Отец подсчитывает в уме и говорит, что к чаю купит тондырный чурек, а на обед возьмет русский калач. И мы торопимся домой.
— Не тяжело тебе? — спрашивает отец. — А то дай я понесу зембиль.
— Нет, что ты! — говорю я, перекладывая зембиль из руки в руку.
Дома мы пьем чай, и отец спешит на работу. Я собираю тетрадки в сумку, и мать принимается за уборку.
— Не задерживайся долго на работе, — говорит она отцу. — Осторожно переходи улицу, — говорит она, обернувшись ко мне.
Мы с Виктором и Ларисой бежим по лестнице. Лариса, как всегда, съезжает по перилам, балансируя сумкой, а Виктор перепрыгивает через четыре-пять ступенек.
Когда отец приходит с работы, я снимаю с него сапоги — ведь он очень устает за день, да жара такая большая — и несу его стоптанные чустики. Им, наверное, тысяча лет. Отец и сам не помнит, когда их купил. Но он ни за что не променяет эти старые чустики на новые. В них ему приятнее шлепать по квартире.
Умывшись холодной водой, он некоторое время отдыхает на тахте, мать накрывает на стол, и мы садимся обедать.
Потом, закурив, отец пьет чай и шутливо спрашивает меня:
— Ну, рассказывай, много ли ты сегодня шалил, сколько получил двоек?
Я смеюсь и говорю, что двоек у меня нет, а вот примеры, заданные на дом, не получаются, не сходятся ответы с задачником.
Отец делает глоток чая, кладет папиросу в пепельницу и говорит:
— Давай тогда решать вместе, хотя я никакой не математик, я всего только два года ходил в сельскую школу.
…Голос Философа доносится до меня словно издалека, я раскрываю глаза, смотрю по сторонам и долго не могу понять, где я, о чем спорят взрослые.
— А будущее? Вы не верите и не видите будущего? — спрашивает Тимофей Миронович, гневно наступая на Философа. — Будущее вот сидит перед вами! — Он подходит к перилам, энергичным движением проводит рукой по голове Виктора, потом по моей.
У Тимофея Мироновича добрая улыбка и мягкое прикосновение теплой руки. Мне чудится, что это отец гладит меня по голове.
Глава вторая
МЫ ВЫЧЕРПЫВАЕМ ВОДУ ИЗ ПОДВАЛА
Сегодня Мармелад собирает всех наших мальчишек во дворе для переговоров. Троих он позвал из соседнего дома.
— Вижу по вашим мордашкам, что вы уже знаете о моей затее. Гарегин вам все рассказал? Очень хорошо, — говорит он, потирая руки и одаривая нас своей медоточивой улыбкой. — Вы, чертенята, конечно, любите халву?
— Лю-юби-и-и-им! — орем мы дружно.
— Мороженое?
— Лю-юби-и-и-им!
— Хотели бы пойти на ковбойский фильм?
— Да-а-а-а!
— Прекрасно! — сюсюкает он, переминаясь с ноги на ногу. — Но, чтобы купить халву, мороженое, пойти в кино, вы, конечно, понимаете, нужны деньги? — Поверх пенсне Мармелад заглядывает каждому в глаза.
— Да-а-а-а! — орем мы.
— Прекрасно! Удивительно понятливый народ! — Мармелад делает два шага вперед, два назад, шаг вправо, шаг влево. — Но понимаете ли вы, что деньги не манна небесная и не падают с неба?
— Понима-а-а-ем!
А Виктор вдруг говорит:
— Ваш папаша, как нам известно, деньги не зарабатывал, но имел дома и рыбные промыслы.
Мармелад приставляет ногу и замирает на месте.
— Ну, эту философскую тему мы оставим для взрослых. Чтобы у вас были деньги, их надо заработать.
— А нельзя ли ближе к делу? — кричит Топорик, протестующе размахивая рукой.
— Прелестно! — Мармелад снова широко улыбается, глядя на нас маслянистыми глазами, — Я просто счастлив, что имею дело с такими деловыми молодыми людьми. С вами мы можем не только вычерпать воду из подвала, сохранить дом от разрушения, но и сдвинуть горы. Да, да.
— Надеетесь… белые вернутся, и вы снова хапнете дом? — улыбаясь, спрашивает Виктор, разгадав истинный смысл его затеи с подвалом.
— Мы эту философскую тему тоже оставим для взрослых. — Глаза Мармелада загадочно блестят за стеклами пенсне.
Но тут со всех сторон раздаются нетерпеливые голоса, и громче всех — Топорика:
— Ближе, ближе к делу!
— Вот к этому я и подхожу, ребятки, — отведя негодующий взгляд от Виктора, произносит Мармелад. — Я бы мог для выкачки воды арендовать мощный насос и в два дня осушить подвал. Но я этого не делаю по той простой причине, что много думаю о вас. Да, да, о вас!
— Врет и не краснеет, — шепчет позади Лариса. Она наклоняется ко мне. — Он нас принимает совсем за дураков. — Лариса фыркает и прячется за мою спину.
— Фыркать тут нечего! — повышает голос Мармелад. — Зачем мне брать насос, возиться с ним, когда эту работу шутя можете проделать вы и заработать себе на халву, мороженое и кино?
Слова его как будто выглядят убедительными, но мы чувствуем за ними ложь. Все молчат. Не очень уверенно чувствует себя и Мармелад, хотя ему легко удается спрятать глаза за стеклами пенсне.