Доклад Генпрокурору
Шрифт:
Пащенко посмотрел на огромное настенное зеркало.
– Проверял комнату?
Кряжин кивнул.
– Проверял. Мне их бухгалтер Жиров как продемонстрировал запись, я сразу ракурс поймал. Вечерком нагрянул, а там тренога стоит. Причем пол пыльный, а под ножками пол чистый.
– Стационар? – предположил Пащенко.
– Точно. И ночь бурная могла раньше случиться, я даму приглашал, но она сослалась на болезнь папы и отказалась. А потом вдруг сама пришла. Я же в другом номере до того дня жил. Но надо мной потоп случился, и меня сюда перевели. Я из администратора
– Иван Дмитриевич, я...
– Да ладно, – Кряжин улыбнулся. – Видел я, видел. Пришлешь через два часа машину?
Пащенко ответил, что Кряжин плохо о нем думает, если полагает, что Вадим Андреевич не поедет его провожать лично.
– Я что хотел спросить-то, Иван... Наш городок малый, но задиристый. У тебя ствол есть?
– Какой там ствол? – отмахнулся «важняк». – Я уже забыл, как целиться нужно – под обрез мишени или по центру.
Пащенко походил по номеру, заглядывая за занавеси на окнах, словно выискивая за ними причины, требующие необходимости оружия, а потом вдруг скинул пиджак и зашвырнул его на кресло.
– По маленькой?
– Сначала один звонок, – и Кряжин уселся к окну с телефонной трубкой в руке. Прокурор подумал, послушал, как Иван Дмитриевич начал беседу с каким-то Сотниковым («и где слышал, вспомнить не могу...») и направился к бару. Проверка в этом крошечном уголке люксового номера превзошла все ожидания. Администратор, обещая «полный бар», не преувеличивал. Мартини, коньяк (одна бутылка, правда – дорогой), шампанское, бутылка настоящей «Столичной» и явно не гармонирующее с этим подбором напитков отечественное «Очаковское» с раздавшейся до неприличия физиономией на этикетке.
– С чего начнем? – спросил Пащенко, откидывая дверцу и демонстрируя весь ассортимент.
Начали они, понятно, с шампанского. Им же и закончили. Хлопок пробки совпал с хлопком на улице, и рука прокурора замерла над хрустальными фужерами.
Тонкий свист. Треск стекла. Взметнувшаяся к потолку занавеска.
Чудовищный по силе взрыв внутри замкнутого помещения едва не разорвал им перепонки. Скорее машинально, чем по осознанной необходимости, следователь и прокурор рухнули на пол и закрыли головы руками.
Им очень повезло. Осколочная граната из ручного противотанкового гранатомета пробила оба оконных стекла, разорвала своим хвостовым оперением занавесь и ушла в коридор. Там же она и разорвалась. Это, и только это, спасло обоим жизнь. Возьми стрелок чуть левее коридора, граната врезалась бы в стену над головами, озабоченными прокурорскими проблемами. Говорить о том, что в этом случае понадобились бы йод и пластырь, не приходится. Администрации, выполняя распоряжение следователя прокуратуры, приехавшего на этот оригинальный демарш оппонентов Кряжина, пришлось бы искать совковую лопату и пару ведер...
Из коридора в номер вбросило облако известки, пыли и деревесных щеп. Осколкам не было места для разлета, и потому стены прихожей мгновенно превратились в развалины. Под воздействием ударной волны дверь не выдержала, и теперь лежала в гостиничном коридоре, прямо на красном ковре.
Пыль, стихающий звук падающих косяков.
Еще подвело зеркало в ванной. Едва Кряжин с Пащенко подняли головы, раздался новый звук, заставивший их вжаться в пол. На этот раз все оказалось вполне безобидно. Метровое зеркало в ванной, не желая оставаться в стороне от событий, наискосок треснуло и осыпалось на кафель.
Тишина...
– Боже... Боже мой, – раздалось в коридоре, когда затих истерический женский визг в соседнем номере.
Отплевываясь, как после затихшего самума, прокурорские встали и принялись рассматривать друг друга в поисках повреждений. Существенного вреда, за исключением испачканных брюк и рубашек, выстрел из гранатомета им не принес.
В проеме коридорной двери, напоминающей теперь вход в грот, стоял бледный, как смерть, администратор и с ужасом в бегающих глазах пытался определить первопричину бедствия.
Пащенко уже нажимал на трубке клавиши, и Кряжин, которому надоело смотреть на перепуганного администратора и слушать его богохульственные причитания, неожиданно разозлился и вскричал:
– Это что за шампанское в нумерах, халдей хренов?!
«Халдей» перевел взгляд на столик, где до сих пор из горлышка пенилось «Советское» и по-идиотски быстро пожал плечами:
– Боже мой!.. Я заменю. Вы не пострадали?
– Иди сюда, крыса гостиничная, – Иван Дмитриевич схватил администратора за воротник рубашки и заволок в номер. Хотел притворить дверь, но не нашел ее. – Кто просил тебя переселить меня в этот номер? Я тогда забыл расспросить...
– Люди какие-то... – на лице работника сферы бытового обслуживания появилось выражение, какое бывает у малышей, которые уже достаточно взрослые для того, чтобы понимать: в штанишки какать нехорошо.
Кряжин поискал глазами помещение, которое имело бы четыре целые стены, нашел и рывком усадил администратора на унитаз. Едва успев усесться, администратор услышал дикий треск в темени и увидел фиолетовое небо.
Схватившись за голову, как при камнепаде, сквозь волны сливового цвета он увидел, как старший следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам оттягивает средний палец для очередной «пиявки».
– Первый раз их видел, небом клянусь! – и тут же сам удивился – почему именно небом?
– Небом? – тоже удивился Кряжин. – А почему небом, олень? Почему не водопадом?
Администратор, уже испытавший силу рук этого москвича, даже не сопротивлялся, когда его переворачивали и зачем-то нагибали. Понял он лишь тогда, когда в уши, нос и рот стала стремительно врываться вода.
– А!.. а!! – рывками втягивал он в себя воздух, когда почувствовал, что голова уже не в унитазе. – Это с завода люди были... Трансформер приходил...