Докритум

Бриньон Луи

Верил ли сам Джованни в возращение Марии? Нет. Надежда жила, но где-то в глубине души возникло стойкое ощущение потери. И причиной тому являлась сама Мария. Вернее, её просьба, высказанная в их последний вечер. Она всегда остро переживала любые разговоры о переезде. А тогда сама попросила его уехать. Она знала…или что-то почувствовала перед расставанием.

Обуреваемый тяжёлыми мыслями, Джованни сам не заметил, как поднялся на гору и пошёл в сторону лавочки, на которой они с Марией любили сидеть. И тут с ним произошёл один очень странный случай: он сел на тоже место, где в последний раз сидела Мария. Едва ли не тотчас же кто-то очень больно вцепился ему в спину, а возле самого уха раздалось злое шипение. От неожиданности Джованни закричал и свалился на

дорожку. Он собирался встать, но так и застыл, опершись на правый локоть. Напавшая на него бело-чёрная кошка, оскалившись и выгнув дугой спину, ходила перед лавочкой и на что-то зло шипела. Сзади к Джованни подошли несколько человек, которых привлекло поведение кошки, но он этого не видел.

Последовал бросок. На лавочке остались отчётливые следы от когтей. Потом ещё один бросок, потом третий… Кошка впивалась когтями в лавочку, отскакивала, но только для того, чтобы совершить новое нападение. Откуда ни возьмись, появились ещё две кошки. Они тут же атаковали лавочку, совершая те же действия. Это безумство продолжалось минуты две, не больше, затем все три кошки внезапно успокоились и убежали. Джованни поднялся и подошёл к лавочке. Там, где сидела Мария, повсюду виднелись глубокие следы от когтей, а местами и отчетливые бороздки. Его же место осталось нетронутым.

– Совпадение? – раз за разом задавался вопросом Джованни по пути домой. – Откуда такая дикая ярость? И почему только место Марии?

Следующая мысль требовала немедленных действий. Если это не совпадение, тогда и дома кошки поведут себя точно так же.

У Джованни имелся ключ от дома Марии. Он не стал ничего объяснять соседям. Просто сказал, что в доме завелись крысы. И эти крысы могут перекинуться в другие дома. В результате появились сразу несколько соседей с кошками самых разных пород. Каждый из них утверждал, что его питомец лучше всех справляется с грызунами. Двое даже сделали ставки на своих питомцев. Выигрыш получал тот, чья кошка первая поймает неприятного грызуна. Но всё пошло совсем не так с самого начала.

Как только кто-то из соседей со своим питомцем входил в дом, происходило нечто необъяснимое: животное срывалось с рук и со злобным рёвом начинало метаться по дому. Броски и невероятные прыжки следовали один за другим. Хозяева бегали за ними и пытались успокоить.

Джованни с горящими глазами наблюдал за происходящим. Если у него и оставались сомнения, они развеялись, когда он вошёл в комнату бабушки. Одна из кошек впилась когтями в постель и разрывала её в клочья.

«Они знают! Они чувствуют! – билась мысль в голове Джованни. – Но как понять? Как? Как понять, почему они себя так ведут? Как понять значение этой непонятной злости? На что злятся кошки?»

Позабыв об эксперименте, Джованни побежал домой. Руки его дрожали, когда он запустил компьютер.

– Где? Где? Где я это видел? – лихорадочно шептал он, листая одну за другой страницы с описаниями и маленькими старинными картинками. Рука сначала замерла, а следом под действием пальца щелкнула компьютерная мышь. Появилась новая страница с крупным заголовком:

– Докритум!

Глава 4

15 лет спустя. Рим. Папский университет «Angelicum». Наше время. 18 сентября

Приблизительно в половине девятого, в понедельник, восемнадцатого сентября, на улицах Рима появился молодой мужчина тридцати пяти лет. В руках он держал изношенный портфель. Представить его совсем несложно. Мужчина был облачён в чёрную сутану с белым воротником. Она смотрелась совсем неплохо, учитывая высокий рост и лёгкую худобу. Что касается внешнего вида, он оставлял двоякое впечатление. Глаза и задумчивость, застывшая на лице, придавали ему выразительности и даже некоторое очарование. Однако эта выразительность терялась в копне чёрных волос, разбросанных по плечам и густой бороде. Джованни Тровато, именно так звали преподавателя Богословия и Философии в Папском университете «Angelicum». Это был тот самый Джованни, но теперь его редко кто называл по имени. Чаще всего к нему обращались

так: Профессор Тровато! Или: Отец Тровато! Давайте и мы с вами будем обращаться к нему по фамилии.

Так вот, в это утро Тровато миновал мрачноватую на вид «Башню милиции» и направился дальше в сторону Университета, чья башенка с возвышающимся над ней крестом, уже была отчётливо видна. Тровато спешил и поэтому постоянно поглядывал на наручные часы.

В ту минуту, когда Тровато подошёл к воротам университета, внутри здания в одну из комнат вошёл кардинал Николло Басо. Его уже ждали. Кардинал сел на заранее подготовленный стул и устремил взгляд на экран монитора. На экране шла прямая трансляция одной из аудиторий. Среди присутствующих по одежде различались семинаристы, священники и даже миряне, которых набралось больше половины. Аудитория была заполнена до отказа. Отсутствовал только преподаватель.

– Будь мудр, Джованни! – с надеждой прошептал кардинал Басо, когда увидел, как Тровато входит в аудиторию. Его приход был встречен бурными аплодисментами. Студенты и слушатели любили и уважали его за прямоту и неординарность мышления.

Именно Басо стал причиной решения юноши Джованни. Именно он воспитал из него учёного-богослова. Басо гордился знаниями ученика больше, чем своими собственными. Джованни могла ждать блестящая карьера. Но в последние несколько лет он всё чаще и чаще становился неуправляемым. А на его скандальные речи всё чаще и чаше обращала внимание церковь. И именно кардиналу Басо предстояло сегодня определить дальнейшую судьбу воспитанника. Перейдём в аудиторию и посмотрим, что же так сильно беспокоило кардинала Басо в своём ученике.

Тровато подключил флэш-накопитель с домашней заготовкой лекции к большому монитору, взял пульт и повернулся лицом к аудитории. Послышался громкий смех местами переходящий в хохот. И причиной тому были…кошки. На экране появились фотографии кошек. Одна из них была очень смешная. Кошка стояла на задних лапах прижав уши и смотрела на кого-то с мольбой.

– Кошки! – как только Тровато заговорил, смех в аудитории начал стихать. Он присел на край стола и держа пульт в руке заговорил с особой выразительностью, которая всегда была ему присуща. – Именно с них мы сегодня и начнём. Те, кто заводил этих милых созданий, наверняка видели, как кошка внезапно реагирует на что-то непонятное и невидимое, порой даже вступает с этим нечто в схватку. Но сначала мне бы хотелось сделать небольшое вступление. И касается оно целей нашего университета. Здесь религия приобретает куда более глубокий смысл. Христианство, Мусульманство, Иудаизм являются неотъемлемой частью наших исследований, ровно, как и наши студенты, исповедующие эти религии. В своих рассуждениях мы отодвигаем общепринятые границы и стараемся заглянуть как можно глубже. Вы можете быть поняты или не поняты, приняты или не приняты, но для вас не должно существовать ни одной закрытой двери. Вы должны быть совершенно свободны в своих мыслях и рассуждениях. Ничто не должно вам мешать. Даже ваша вера. Не надо повторять то, что уже известно. Дайте своё толкование вещам, которые вас волнуют. Только так вы сделаете ещё один шаг вперёд. Я не призываю вас нарушать церковные Догмы, – в аудитории снова раздался смех. Смеялись большей частью миряне. – Я призываю вас глубже погрузиться в религию, какой бы она ни была.

Тровато, не оборачиваясь, указал свободной рукой на экран.

– Вернёмся к кошкам. Это одна из тех самых закрытых дверей, о которой я упоминал. И мы с вами сейчас попытаемся её приоткрыть. Для этого нам придётся погрузиться куда глубже, чем этого бы хотелось его высокопреосвященству кардиналу Басо, – Тровато встал и слегка наклонил голову адресуя поклон камере, которая висела прямо над монитором. Аудитория по-разному отреагировала на этот жест. Одна часть, преимущественно священники, неодобрительно качала головами или хмурилась. Другая же, состоящая из семинаристов и мирян смотрела в сторону Тровато едва ли не с восхищением. Слушатели и студенты любили Тровато. Чего нельзя было сказать о попечителях университета и католической церкви.