Доктор 3
Шрифт:
— Это не мы, — хмурится Комаровских. — По нашей подведомственности, происходит исключительно мониторинг. Есть специальный департамент мониторинга. Далее, результаты наблюдений плюс выводы аналитиков мы передаём выше, а оттуда, в зависимости от обстоятельств, в Прокуратуру…
— Это другая служба Прокуратуры, — хмуро бросает Бахтин, не поднимая взгляда. — А что, молодое поколение думает, что знает дорогу? У вас, молодых, есть понимание сценария, который вас устроит?
— Я понимаю, что переход от фактической монархии (пусти и она называется РЕСПУБЛИКОЙ) к реальной демократии, когда права каждой личности гарантированы государством, не взирая, генерал ли это полиции или уборщица тётя Маша, — это путь не в один год. А может и не в одну
— И какие же? — Роберт Сергеевич откинулся на спинку диванчика, вытянул вдоль неё руки и улыбаясь смотрит на Лену.
— Воспитать своих сверстников так, чтоб через десять лет, когда мы преодолеем двадцатипятилетний ценз, нас не смогли остановить старики, которым за семьдесят. — Смеюсь в ответ.
— Так у стариков же будет власть? — смотрит на меня Комаровских поверх бутылки, из которой он разливает отцу Лены, себе и Бахтину.
— Если говорить о демократии, власть будет у того, за кого проголосует большинство. Вы согласны? — Комаровских неохотно кивает. — И вот тут есть тонкость. У многих стран сегодня, прирост населения отрицательный. Умирает в год больше граждан, чем рождается. Один ребёнок в семье, или вообще нет детей. Рабочие вакансии в стране заполняются за счёт мигрантов из других стран, гляньте хоть и на север Европы. Вот у них через десять лет стариков будет большинство. — Эту тему, как ни смешно, мы в классе обсуждали на основах права. — А у нас наоборот. У нас прирост населения за счёт молодёжи весьма солиден, порядка пятидесяти процентов населения за пятнадцать лет, если верить отчётам Всемирной Организации Здравоохранения. У нас редко в какой семье меньше трёх детей. И у нас через десять лет молодёжи будет намного больше, чем стариков. Если предположить, что молодёжь создаст свою партию, то задач у этой партии будет всего две: донести до каждого Программу, что при сегодняшнем интернете как бы и не проблема. И обеспечить объективный пересчёт голосов. Всё!
Бахтин смеётся. Роберт Сергеевич с Комаровских улыбаются, снисходительно глядя на меня.
— Знаете, есть не одна, не две, а несколько республик бывшего СССР, где пересчёт голосов на выборах проходит объективно, без «вбросов» и подтасовок, вы согласны? Вот они же как-то смогли этого добиться. Я сейчас исключительно об объективном пересчёте голосов, ни о чём больше, — поясняю. — Я никого из них не идеализирую. Не призываю их копировать. Я только хочу сказать, что они решили одну лишь простую прикладную задачу: не врать при подсчёте голосов. В моём понимании, эта задача — ключевая. Как следствие, появляется конкуренция во власти. И кстати, лично меня раздражает, когда мне половину эфирного времени, смакуя, рассказывают о недостатках этих стран, как будто это самые главные мои проблемы! Лично мне не нужно семьдесят процентов времени рассказывать о странах, с которыми у меня нет даже общей границы! Поскольку меня, как гражданина, волнуют совсем другие проблемы.
— Какие? — задумчиво прорезается Вовик, которого последние пять минут не видно и не слышно. По нему вижу, что сам поворот разговора за столом ему уже минут пятнадцать как не сильно интересен.
— Первое: качество образования, включая высшее. — Загибаю пальцы. — Второе: качество медицины. В каждой клинике всё держится не на Системе, наоборот, вопреки ей… И это я вам изнутри говорю… А на личностях. Вот уйдут из реанимации ЦГКБ зав отделением Стеклов, Лена, Асель, ещё кое — кто, и все резко удивятся: как повысится летальность в отделении. Хотя система останется та же самая!
— Нечестно, — надувает губы Лена. — Ты же видел изнутри. Это инсайд.
— И третье. — Обвожу взглядом всех, думая, что тему пора закруглять. Всё же, не то время, не то место. Но почему-то, против своей воли, завожусь ещё сильнее. — Качество избирательного процесса. Я всё о том же объективном, без подтасовок, подсчёте голосов.
— Ты сейчас вторгаешься в вопросы политики, — осторожно пробует собственные слова на вкус Комаровских. — Которая определяется на другом уровне.
— Вот об этом и речь, — киваю. — Мне кажется, это типичное несовпадение взглядов поколений. Вы считаете, человек для Государства. Мы считаем, Государство для человека. Знаете, в одной бывшей республике СССР то ли президент, то ли премьер, не помню, пришёл к власти, убедительно победив на выборах, под лозунгом «Я — СЛУГА НАРОДА». Понимаете?
«Взрослые» переглядываются между собой и улыбаются.
— Я не говорю, что он сказал правду. Я не говорю, что он идеален. — Искренне пытаюсь, но, похоже, у меня не получится донести свою позицию в полном объёме. — Я о концептуальном подходе. Есть места, где выборы выигрывает тот, кто лучше других спозиционируется как Слуга Народа. А у нас какой официальный титул первого президента? Наш всеобщий Лидер? — Улыбаюсь. Не собирался заходить так далеко, но почему-то несёт. — А знаете, самое смешное, что нас, молодых, большинство, по крайней мере будет через десять-пятнадцать лет. Только что говорили, у нас с рождаемостью всё в порядке… Так вот нам Лидер не нужен. Нам нужны товарищи, которые будут шагать рядом. А Лидер нужен, видимо, более старшему поколению, — возвращаю «взрослым» их снисходительную улыбку.
— Ты этого только с большой трибуны нигде не кричи, — неодобрительно бросает Роберт Сергеевич, протягиваю руку к бутыли.
— Да и без меня есть несколько миллионов, которые это кричат громче и с большим энтузиазмом, — качаю головой. — Мы же не с того начинали. Мы же начинали с того, что в первую очередь менять: личностей или систему. Кстати! В одной из бывших республик СССР, есть интересный механизм. Любой гражданин страны, может на сайте правительства зарегистрировать петицию: поправку к законодательству, законодательную инициативу, судебный комментарий и так далее. Если эта петиция набирает двадцать пять тысяч голосов, она автоматически идёт на рассмотрение в парламент.
— Парламент же может и отклонить? — задумчиво сводит брови вместе Лена.
— Может. Но ничто не мешает эту петицию зарегистрировать ещё раз, места на сайте хватает, — смеюсь. — А если парламент три раза подряд идёт против народа… Не помню, не читал дальше их законодательства. Но инструмент интересный.
— Я понимаю, о какой ты стране, — смеётся Бахтин. — Не хотелось бы идти их дорогой…
— Мда уж… — задумчиво кивает Комаровских, нацеливаясь на ломтик ветчины в своей тарелке. — Кстати, где-то соглашусь. Система там в порядке, да… Но они как раз хорошая иллюстрация несоответствия личностей, которые во власти, своим должностям, нет? Или ты считаешь иначе?
— Они, вероятно, ушли в другую крайность: наплевали на личности, совершенствуют только систему. — Соглашаюсь. — Видимо, истинный прогресс лежит где-то посередине. Если «правила игры» — чушь, как их ни соблюдай, к лучшему не придёшь, вы согласны?
Комаровских сдержанно кивает.
— Но верно и иное. Самые лучшие правила не помогут, если их никто не собирается соблюдать. И если внутри общества выделяются мощные группы людей, которые открыто объявляют, что закон для всех не един.
Бахтин в этом месте смеётся, отец Лены улыбается, Комаровских от смеха давится ветчиной.
— Лично я видел сегодня, как сотрудники УВД в форме без знаков различия пытались выполнить какую-то задачу. До этого, видел то же самое на митинге.
— И что? — не понимает Роберт Сергеевич.
Комаровских с интересом смотрит на меня, а лицо Бахтина излучает явную досаду.
— Здесь не секрет, можно, — машет рукой мне Бахтин и опрокидывает ещё одну рюмку. — Я как раз потому и злюсь, что мы не можем порядок в МВД навести… Министр их всегда отмажет. Можешь рассказывать…
Публика за столом подобралась понимающая, лишних вопросов мне никто не задаёт.