Доктор 5
Шрифт:
— Странно, а ведь ты психиатр, — ехидно и демонстративно удивляюсь уже я. Не отказывая себе в мелком удовольствии.
И не договаривая, что Кеша, видимо, тоже умеет быть разным. В силу профессии. В том числе, быть разным и с психиатрами.
Если бы не Лена здесь и сейчас, я б рассказал, в смысле, напомнил бы, Арабу, что именно Кеша, с макетом гранаты в руке, лично и без понуканий, добровольно занял одно очень интересное место на центральной площади Хоргоса в своё время. В одной крайне неоднозначной ситуации. Причём, «в плен» идти ему было никак нельзя.
Хотя-я, он вполне мог бы остаться за столом ресторана. Ни во что не вмешиваясь и вообще притворяясь хоть и китайским обывателем — до проверки документов всех китайцев на той площади дело бы явно не дошло. Сложись всё чуть иначе.
Но сейчас рядом со мной сидит Лена, потому Араб останется без напоминаний и иллюстраций: начни я вспоминать те детали вслух, Ленина проницательность наверняка поднимет вопрос — а где в этот момент был и что делал лично я.
А нервничать ей нельзя.
А нервничать она вполне может и ретроспективно, при упоминании одних лишь деталей моего прошлого. Проверено.
Глава 24
С комитетским Ерболу пришлось провести в пещере всё последующее время: «коллегу» обуял творческий зуд. И он опрашивал задержанных «таджиков» по кругу, не по одному разу, составляя какие-то таблицы (в которые заносил ответы и потом что-то сравнивал. Требуя затем к себе то нового, то предыдущего собеседника).
Таджиками, кстати, эти люди являлись только в чьём-то воспалённом мозгу: к таджикам их относит единственно делопроизводство Китайской Народной Республики (что с трудом, но было выяснено Ерболом через какое-то время). По факту же, их язык к фарси (и дари с таджикским, соответственно) близок так же, как сегодняшний казахский Астаны — к песням Махтум-кули: кое-что понять можно. Если знать… если много чего знать ещё.
Кстати, походу вспомнилось и название — сарыкольцы. Звучит никак не как фарси.
{Примечание.
Сары кл = Жёлтое озеро (каз.)}
Что-то о них в своё время рассказывали на Истории Языка на втором курсе, но в те годы Ерболу было не до науки: студенчество — пора свободная. Клубы, девушки… Когда он, припомнив теорию и уточнив кое-что у задержанных, выложил свои воспоминания и догадки комитетскому, то кивнул и через собственный терминал снёсся со своими: затребовал «поддержку» по предмету.
Комитетские коллеги, однако, его "прокатили", ответив через пару часов, что разбираться с языком придётся самостоятельно: тема не просто редкая, а уникальная. Их всего в мире три десятка тысяч человек, и все не тут. В общем, в своей стране ни одного специалиста ни по сарыкольскому языку, ни по хоть сколь-нибудь на него похожим, нет.
— А на него и нет похожих языков, я вам говорил, — буркнул Ербол после «сеанса связи» «коллеги». — Было же на втором курсе…
— Так а почему тогда их китайцы таджиками называют?! — горячился комитетский, тыча под нос Ерболу какую-то абракадабру в своём планшете.
— Говорите по-китайски? Читаете? Пишете? — уточнил Ербол, исподлобья глядя на собеседника.
— Более-менее, — снисходительно ответил тот.
— Тогда момент, — пожал плечами Ербол и высунулся из пещеры. — Позовите Чуня!
Через минуту в пещере появился боец головного дозора, говоривший на одном из диалектов Северного Китая, откуда были родом его предки.
— Чунь, почему в КНР сарыкольцев называют таджиками? — без предисловий врубил Ербол. — А то у нас разночтения, переходящие в разногласия.
— Вам заняться нечем? Йобнулись от безделья? — раздражённо удивился Чунь, не пылая пиететом к офицерским звёздам комитетского. — Потому что уезд называется Ташкурган-Таджикский! Округ — Кашгар, — продолжил диктовать Чунь комитетскому, поскольку тот принялся, не закрыв рта, быстро вбивать услышанное в какую-то программу связи в своём планшете. — Синцзянь — Уйгурский автономный район. Дайте сюда! — Чунь буквально вырвал из рук «туриста» планшет. — Переключите на китайский язык! — Ошалевший комитетский молча выполнил сказанное.
— У вас тут что, на том конце на связи кто-то шарящий? — чуть смягчился Чунь. — Вот!
В строке сообщения, Чунь отбил какую-то абракадабру:
— Вот пусть ваши сами вам скажут, что это такое, — хмуро продолжил Чунь, которого явно оторвали от какой-то своей работы. — А пока, примите к сведению. Сарыкольцы — это наше название, не их. Сами себя они могут звать и как-то иначе, я не спец по персам. Там в уезде вполне может быть до десятка народностей, которые просто объединяют одним названием по самому большему. Поскольку китайцам никак не до того, чтоб каждый пятитысячный народ выделять в отдельное производство. Видимо, язык на таджикский либо похож, либо одной группы. Вот их до кучи к таджикам и записали. А сами они, небось, просто спорить не стали. Либо не поняли, что надо спорить. Всё на этом? — Чунь, дождавшись кивка от призадумавшегося комитетского, молча вышел из пещеры.
— Не таджики они. — Терпеливо повторил объяснение Ербол. — Язык весьма отдалённо похож. Это вообще, кажется, шугнано-рушанская группа…
От тонкостей языков персидской основы комитетский оказался далёк. С письменностью странных задержанных тоже вышел затык, поскольку «писать по-человечески они тоже не могли». Слава богу, один из них худо-бедно разбирал классическую письменность фарси, потому контакт, с грехом пополам, наладили.
В итоге, к моменту прибытия коллег «туриста», сам «турист» имел несколько исписанных листов и искрился каким-то энтузиазмом. Явно предвкушая какие-то «вкусные» перспективы либо варианты по работе.
Завидев внизу на склоне, в двух часах ходьбы, семенящих цепочкой своих, комитетчик, тем не менее, отозвал Ербола в сторону:
— Благодарю за сотрудничество. — И, к удивлению самого Ербола, протянул руку.
До этого, надо сказать, ни с кем за руку «турист» не здоровался, не прощался и благодарностей не выказывал.
— Как насчёт подписки? О неразглашении? — задержав руку Ербола в своей, комитетский принялся сверлить того взглядом. — Вы сейчас в курсе таких деталей, что о них вообще никому болтать не стоит.