Доктор Ахтин. Возвращение
Шрифт:
Ничего. Другие дела подождут.
Сначала надо подтвердить или опровергнуть свои мысли, а уж потом выполнять свою работу. Да и, в конце концов, она в отпуске. Прокуратура может подождать, у неё сейчас есть более важные дела.
Успокоив свою совесть, Мария Давидовна стала ждать звонка.
18
Снова хмурое утро. Лето на исходе, и всё чаще идут дожди. Время летит настолько быстро, что не успеваешь уследить за сменой солнца и луны на небесном циферблате. Два дня прошло, как я отпустил Федю домой. В первую ночь после вскрытия абсцесса
Хороший мужик. Обычный пахарь, который весь день работает, а вечером напивается. Таких мужиков в окрестных деревнях много. Они первыми и умирают, не дожив до пенсионного возраста. Я знаю, что его ждет впереди. И мне немного грустно. Так бывает, когда понимаешь, что ничего изменить нельзя.
Я подставляю лицо мелким каплям дождя. И улыбаюсь. Именно сегодня у меня появилось ощущение, что грядут перемены. Спокойная жизнь заканчивается, и почему-то я даже рад этому. Что-то во мне всегда противилось размеренному существованию. И если время пришло, то — я готов.
К тому же, мне так надоело моё теперешнее имя.
Дождь усиливается. Скинув рубашку, я подставляю все тело обжигающе холодным каплям. Так хорошо чувствовать себя живым! Ощущать напряжение мышц, готовых к движению. Слышать стук собственного сердца. Вдыхать полной грудью свежий ветер, несущий влагу лесных просторов. Видеть серую хмарь затянутого тучами неба, нависающего над тобой.
Тростниковые Поля подождут. У меня есть предчувствие, что моё место все еще здесь, среди теней, бредущих стадом в одном направлении.
Я иду в дом. Насухо обтираюсь полотенцем. Смотрю на себя в зеркало. Легкая седина на висках. Усы и борода скрывают черты лица. Мелкие морщинки под глазами. Я спрятался, но не так хорошо, как хотелось бы. Рано или поздно меня кто-нибудь узнает. Может это будет местный участковый, старлей Афанасий. Может, кто-нибудь другой. По большому счету, это неважно.
Время приближается. И я это знаю.
Скрип калитки. В окно я вижу, как ко мне бежит Лида. В домашнем халате с непричесанной головой, что случалось нечасто.
Накинув рубашку, я встречаю женщину в дверях вопросом:
— С Иваном что-то?
Она, тяжело дыша, кивает и жестом показывает на своё горло:
— Кровь горлом пошла. Такая яркая кровь и так сразу много. Я испугалась и сразу к тебе.
Да, и это тоже должно было произойти. Рано или поздно.
Лида идет рядом и говорит:
— Я с утра, как обычно, кашу варила, а он в последнее время стал долго спать. Я ему вставай, уже десять часов, а он молчит. Я снова — вставай, лежебока. А он молчит. Я уже кричу, хватит спать, свинья. А он даже на это никак не среагировал. Я заглянула к нему, а там кровь на подушке.
— Посмотрела, живой или нет?
Лида ошарашено посмотрела на меня. И отмахнулась:
— Да ты что. Я, как кровь увидела, так сразу к тебе побежала, —
Она ускорилась, почти побежав.
В доме пахнет горелой перловкой. Лида, причитая, схватила кастрюлю, стоящую на электрической плитке и понесла её из дома.
На диване за занавеской на правом боку лежит Иван. На подушке большое красное пятно. Я сажусь рядом на край дивана и беру его руку за запястье.
Заострившиеся черты лица. Закрытые глаза. Холодная конечность. Отсутствие пульса. Скорее всего, он умер еще ночью. И умер спокойно — на лице умиротворение, словно он ушел с радостью в сердце. Тихо жил, и тихо ушел.
Я иду к столу и сажусь на лавку. Задумчиво смотрю на фотографию на стене — молодые Иван с Лидой стоят, обнявшись, на фоне соснового бора. На лицах улыбки, глаза, смотрящие в объектив, светятся счастьем молодости и любви. Куда всё это ушло из их жизни? Почему люди не могут пронести через всю жизнь простые человеческие чувства?
Вздохнув, я отвлекаюсь, краем уха услышав тихий голос диктора из радиоприемника:
«…на пресс-конференции начальник областного следственного управления сообщил, что преступник, нападающий на девушек в областном центре, вчера совершил четвертое нападение. Был убит молодой человек, который, услышав крики, бросился на помощь, а девушка, получив ножевое ранение, осталась жива. Сейчас она находится в областной больнице, где врачи делают все возможное для спасения её жизни. Напомню, что уж больше двух недель город живет в страхе. Ужас двух прошлых лет вернулся и этим летом. Маньяк снова убивает, издеваясь над жертвами и насилуя их. Все преступления совершаются в темное время суток в уединенных местах. И только последнее убийство произошло в центре города в вечернее время в одной из неосвещенных арок дома. Люди снова стали бояться отпускать своих детей вечером из дома…»
— Вот ведь напасть, каша напрочь сгорела, — говорит Лида, заходя в дом, — еще и кастрюлю теперь долго отмывать придется. Чем я теперь Ивана кормить буду? У меня такой кастрюли нет, а в большой варить несподручно. Сегодня-то ладно, а завтра что мне делать?
Она садится за стол и вопросительно смотрит на меня.
— Он умер, — отвечаю я на немой вопрос.
Она кивает. Потом, когда до неё доходит, пока еще спокойно она переспрашивает:
— Как умер?
— Вот так. Взял и умер. Этой ночью.
Она хлопает глазами, которые внезапно наливаются слезами. Открывает рот, словно хочет что-то сказать. Или выкрикнуть проклятье в адрес мужа. Или просто закричать от боли. Закрывает рот. И начинает тихо плакать.
Так мы и сидим за столом. Она оплакивает свою любовь, от которой ожидала счастье и красивую жизнь. Она вспоминает наивные мечты своей юности. И радостные моменты совместной жизни с Иваном. Те мелочи, из которых складывалась обычная деревенская жизнь двух людей. Она думает о том, что не сказала ему в последние дни. И что вообще не успела сказать в этой жизни. Она вспоминает те добрые слова, что Иван говорил ей, пусть это было достаточно редко. И тихо повторяет их, словно хочет их снова услышать.