Доктор Ф. и другие
Шрифт:
Между тем, Советник взглянул на Лизины босые ноги и скомандовал так же коротко:
— Туфли девушке.
Любаня Кумова, уже успевшая их напялить, единственная тут решилась на прекословие:
— Так они ж сами бросили...
— Да, я в них ноги натерла, — вступилась за нее Лиза. — Пускай носит.
— Принести другие, — скомандовал Советник.
Снова «дядин» звонок, топотня, и вот Брюс, стоя на четвереньках, уже надевает ей на ноги новые туфельки, оказавшиеся точно такими же с виду.
— Да, эти в самый раз, — сказала Лиза с облегчением.
К тому времени и дверной косяк был уже на месте, а Любаня Кумова, вооружившись веником и совком, торопливо подметала стружки.
— А теперь извольте оставить нас, — так же повелительно приказал
Я даже движения не успел уловить, настолько стремительно всех выдуло из комнаты.
Теперь Советник выглядел намного благодушнее, чем секунду назад.
— Прошу. — Он указал нам на диван, от которого все еще сквозило застоявшимся холодом, а сам опустился в кресло напротив. — Итак, — впервые улыбнувшись, сказал он, — насколько я понимаю, операция «Рефаим», находящаяся под непосредственным контролем Администрации Президента, близка к завершению.
Поскольку мы молчали, он снова заговорил:
— По всему, следовало бы представиться. Но про вас я все... ну, скажем так, самое существенное для хода всей операции «Рефаим»... я и так знаю, то представляться надобно лишь мне. — Он привстал: — Советник Президента России по вопросам геоглобальных... ну и так далее исследований... Владлен Георгиевич Паламед-Заде... Христианин, кстати, если вас что-то не устраивает в моей фамилии. — Для убедительности он выпростал из-под рубашки золотой крест весьма внушительных размеров и добавил: — У нас там нынче все христиане... К тому же, обрезанный (шут вас знает — вдруг это тоже пригодится). Кстати, государственный советник первого класса, что по нынешней табели о рангах соответствует примерно генерал-полковнику. А поскольку вам, Сергей Геннадиевич, — взглянул он на меня, — как я знаю, не далее как нынче обещано звание адмирала флота, что соответствует генералу армии и на один чин выше, то, видит Бог, уж и не знаю, как с вами и общаться-то.
— Ну, вы, по-моему, и с маршалами не особенно церемонитесь, — вставил я.
— Ах, вы об этом... — поморщился Заде или как там его. — Неужели сами не изволите видеть: полностью отработанный материал. Поверьте мне, по окончании операции «Рефаим» об этом антиквариате будут вспоминать не чаще, чем мы вспоминаем о граммофоне. И ему, и Погремухину, обеим этим реликвиям через день-другой единственное место на свалке истории. На сей счет в Администрации уже есть соответствующее решение. И клянусь вам...
— Простите, — перебил я его, — но не кажется ли вам это предложение насчет адмиральских погон просто-напросто смехотворным?
В ответ он радостно закивал головой:
— Так я и ожидал! И вы меня, ей-ей, не разочаровали! Действительно, все эти солдафонские побрякушки — право, совершеннейший моветон. Скажу вам entre nous [между нами (фр.)], в очень скором времени даже министр обороны будет у нас в штатском пиджаке, как это, кстати, давно принято во всем цивилизованном мире. Так что если вы избрали для себя статскую стезю, то сие лишь свидетельствует о вашем провидении да и попросту и о хорошем вкусе. И если вас более устраивает должность советника Президента, то я, со своей стороны, поверьте, имею все необходимые полномочия, чтобы заверить вас... — Он сделал поклон Лизе. — И вас, кстати, также...
— Что же мы должны будем делать? — спросил я.
— О, — воскликнул он, — видит Бог, тут я вам не указ! Должен честно сказать, что нынче вы оба вызвали у меня полнейшее восхищение! Эти долбо... простите, дуболомы в погонах... Снегатырев с Погремухиным полагали, что вас надо как-то направлять. Даже Гюнтер и Готлиб, хотя это люди совсем иной закваски, в сущности придерживались того же порочного взгляда. Они просто не понимали, с кем, а главное — с чем имеют дело! Что же касается меня, то я изначально был уверен, что вы сами найдете единственно верный путь — и, как видите, именно я-то и не ошибся!
— Вы имеете в виду наш путь сюда, в семнадцатую?
— Я имею в виду вообще ваш путь к постижению Тайны — и совершенно не важно, в какой точке пространства это постижение произошло. Главное — что отныне вы владельцы сокровища, которому тысячи лет.
— А вы, как я понимаю, купец на это сокровище?
— О, нет, нет! — покачал головой Советник. — Мне оно совершенно без надобности. Я, конечно, хочу спасения нашего бренного мира, но могу сделать для этого не больше, чем одинокий муравей, возмечтавший спасти объятый пожаром лес. Кроме того, — вам уже говорили, должно быть, — все, кто прикасался к этой Тайне без должных на то оснований, довольно быстро и весьма плачевно кончали; так что не хочу разделять их судьбу.
— Но кому-то же мы должны, по-вашему, это передать, — вмешалась Лиза. — Интересно, кому вы уготовили роль агнца для заклания?
— У меня вправду немало грехов, — чуть заметно улыбнулся Советник, — но вы пытаетесь приписать мне нечто уж больно иезуитское. Одно дело муравей, которого, без сомнения, испепелит первым же всполохом, и совсем иное — те, кто наделены властью вершить судьбы мира. Уверен, эта Тайна предназначена лишь для них. Уж другой вопрос — как они ею воспользуются. Думаю, Николай Второй сделал это крайне неразумно; и все-таки, заметьте, владея сей Тайной, он прожил еще восемнадцать лет, иным же и минутное приобщение к ней стоило жизни. Конечно, это, как вы сами понимаете, не касается деспозинов, носителей.
— И кто же, — спросил я, — тот сильный мира, которому мы должны все это передать?
— Ответ, по-моему, на поверхности. Разумеется, только Президент.
Лиза вмешалась:
— Но почему-то старик... доктор... которого только что... Почему-то он не торопился откровенничать ни с кем из власть имущих. Ни с прошлыми, ни с нынешними. Предпочитал сидеть здесь, как в склепе. Надо полагать, имел для этого какие-то основания?
Советник произнес задумчиво:
— Надо полагать... Тем более что, кроме предположений, нам уже ничего не остается. Если угодно, выслушайте тогда и мое на сей счет предположение. Просто в ту пору не настал еще срок. Только не спрашивайте меня — почему? Не знаю... Но думаю, срок этот почему-то настает на самом рубеже столетий. Во времена оны у нас не считали нужным вдаваться в подобные не очень-то материальные материи. Считалось, что из человека можно вытрясти все и всегда, если только умело потрясти. Типичное заблуждение воинствующего материализма! Страшно представить, что этому старику некогда пришлось перенести! Но никто так и не получил никакого результата. И причина тут (снова же высказываю только свое предположение) вовсе не в каком-то его особом стоицизме. Просто время не настало. Да и слов, чтобы поведать эту Тайну, у него не было... К слову сказать: почему его в конце концов разместили здесь, в Центре? Тут единственное место, где работают отменные экстрасенсы. Афанасия вы, кажется, уже имели удовольствие наблюдать. Есть и другие. Постоянно велось экстрасенсорное прослушивание этой комнаты, и я с недавних пор как куратор всей операции регулярно получал отчеты. Одна мысль покойного, уловленная здешним специалистом, объясняет многое. «Как передать краски весеннего утра слепому? — вопрошал он. — Как исполнить ноктюрн для глухого? Как лишенному живой души поведать о душевных страданиях?» Сами видите, речь о нашем языке. Он просто-напросто не приспособлен передать это. Да и вы... даже теперь, после того, как приобщились... Не думаю, что вам удалось бы — вот так вот, запросто, на словах...
Я только сейчас призадумался над этим. Было осознание чего-то надвигающегося, величественного. И почему-то была жалость, навеянная этим осознанием. И был голос давным-давно почившей одержимой девицы Февронии. И была гарь в носу и плеск весел по реке. И усмехался облаченный в белое ангел-Благо, иронически на меня глядя. И ждали его повеления четверо других.
Но передать все это словами было так же невозможно, как пересказать осенивший душу и ни для кого более не постижимый сон. «Голубка» именовалась та римская триера...» — вот были единственные слова, которые я бы мог отчетливо произнести, хотя, в отличие от всего остального, именно их смысл оставался для меня неведом.