Доктор Постников
Шрифт:
Все движения и шорохи в зале стихли. Пауза была недолгой, но Петру показалась она вечностью. Стрелец Григорий застыл в раздумье, на его массивных скулах, прикрытых нечесаной бородой, перекатывались желваки, злые глаза судорожно бегали, а правая рука нервно скоблила жесткими ногтями левую ладонь.
– Отвечай, стрелец Григорий. Оправдывайся! – торопил его Блюментрост.
Перестав чесать ладонь, Григорий запустил в копну рыжих волос огромную пятерню и смущенно проговорил:
– Все мази, пластыри и всякие настойки, которые противу гноя и которые алхимист Васька Шилов получает из Новой аптеки, у него закончились. Вот я и ждал дома, когда он новые травы приготовит, чтобы я смог отнести их в кокторий и
– Вот как? – удивился доктор Блюментрост. – Какие же травы закончились у алхимиста Шилова? Назови мне их латинские названия. – Блюментрост прищурил глаза и внимательно смотрел на стрельца.
– Забыл я, как они называются, – отворачиваясь от пронзительного взгляда доктора, смущенно ответил стрелец, продолжая чесать голову.
– Если ты забыл названия, то какие же травы ты собирался отнести в кокторий Новой аптеки, чтобы алхимист-аптекарь приготовил тебе нужное снадобье? Как же ты вообще собирался лечить своих товарищей, если не помнишь, из каких трав готовится лекарство противу гноя?!
Григорий вдруг насупился, глаза его засверкали гневом, он встрепенулся, расправил в сажень свои плечи и, дернув головой, с сарказмом проговорил:
– Товарищей?! Это кто же, Данилка-то Кикин, десятский с кривой рожей мне товарищ? – И он ногтями правой руки поскреб левую щеку с такой силой, что на всех рядах был слышан скрип волос, проскальзывающих между ногтями и подушечками пальцев. – Хорош товарищ! А то, что он, сучье отродье, еще до войны с басурманами на Кремлевском торгу воровством и подлогом промышлял и десятки невинных душ загубил… за это его надо было лечить.
Стрелец встал, оперся о стол обеими руками и зло, в упор смотря на доктора Блюментроста, проговорил:
– Моей женке Марфутке, царствие ей небесное, – Гришка повернулся в красный угол и трижды с поклоном перекрестился, – этот гад подсунул свою мошну с медяками и подал на нее ябеду в Земский приказ, что, мол, женка Васьки Башкина Марфутка на торгу у него мошну с серебром украла. Тут же бабу забрали на расспрос в приказ. Обыскали – ничего не нашли, послали человека в лавку на торг. Там под доской завернутая в тряпицу лежала мошна собаки Кикина с медными копейками. А когда посыльный вернулся в приказ, показать, что мошна Кикина с медяками никуда не пропала, Марфутку уже изломали на дыбе напрочь, так и кончилась жонка прямо там без покаяния. И я этого аспида должен считать своим товарищем, да еще лечить его, лекарство ему давать?! – злобно выкрикнул стрелец. – Да благодарение Господу, что этот изверг издох, сволочь!
Григорий шумно сел и, отвернувшись к стене, стал монотонно стучать по столу костяшками пальцев.
Пауза была короткой. Петр даже услышал треск сальной свечи, стоявшей от него на значительном расстоянии. Доктор Блюментрост выпрямился, слегка тряхнул головой, отчего букли его заколыхались и, понизив голос, сказал:
– Мне искренне жаль твою жену, стрелец Григорий, но свои усобные отношения решай у себя дома, а не переноси их на школу! Сюда ты направлен по указу нашего батюшки царя Федора Алексеевича и должен честно и без лукавства выполнять возложенные на тебя обязанности. И лечить ты должен того, кого тебе прикажут, – после чего, жестко добавил, – а что касается «забыл, как называются травы», то ты хитришь, стрелец. Как можно забыть то, чего не знаешь, и это показала практика под Чигирином. Ты и еще несколько учеников после окончания первого года обучения были направлены в полки для лечения раненых и увечных стрельцов. И как вы оказывали помощь раненым? – При этих словах Блюментрост впился в стрельца глазами. – Два подлекаря за татьбу и воровство в полках были сосланы на южные рубежи Московского государства. Ты же, как мне донесли, не смог прочитать ни одного написанного на склянках латинским шрифтом названия. В итоге дал стрельцу, у которого болел живот, вместо лекарственного настоя выпить примочку корневища аира и дудника, которая применяется для промывки гнойных ран. Не мудрено, что стрелец через некоторое время умер. Отчего он умер, никто не знал, но ты, испугавшись ответственности, бросил сумку с хирургическими инструментами, выданную тебе Аптекарским приказом, и сбежал на войну. Тебя нашли и вернули в школу. Но батоги, видимо, тебе не пошли впрок, и ты пошел бражничать. Вчера я и алхимист-аптекарь Готфрид Грегори провели инспекцию на аптекарском огороде у Мясницких ворот. Как нам сказал алхимист Шилов, у него в складском сарае, где расположена главная поварня, на полках лежат несколько мешков высушенного растительного сырья, приготовленного для отправки на переработку в кокторий Новой аптеки. На каждом мешке латинским языком было написано и название растения, из которого это сырье было приготовлено, и твое имя. Ты должен был прийти, взять мешки и отнести в кокторий, где из него приготовили бы пластыри и настои противу гноя. Но так как ты латинский шрифт читать не можешь, ты не отнес сырье, а вместо этого, все дни проводил в кабаке на Никольском крестце. Тебя там видели и донесли. Это уже третий случай, когда ты нарушаешь царский указ и причиняешь убыток царской казне.
– Какой такой убыток казне я причиняю? – возмутился было Григорий, но голос его прозвучал сдавлено и глухо, а глаза тревожно забегали. Подсознательно он чувствовал, что обвинения ректора справедливы, и знал, что все, что сказал ректор, правда. Но ненависть к иноземцам возбуждала мозг к сопротивлению.
– Первый раз, когда под Чигирином ты бросил выданную тебе Аптекарским приказом сумку с хирургическими инструментами и отказался выполнять возложенные на тебя царем обязанности, а именно лечить своих товарищей. Второй убыток: за целый год обучения в школе ты получал жалование, которое потратил, но не оправдал. И третий раз: твое бражничество. Я считаю тебя неспособным к обучению. Поэтому глава Аптекарского приказа боярин Никита Иванович Одоевский сегодня примет решение, что с тобой делать. А пока ты предстанешь перед дьяком Виниусом.
Доктор Блюментрост сделал жест рукой, и четыре стрельца подошли к Григорию и встали от него по обе стороны. Тут же подскочил подьячий, вынул из-за пояса приготовленный лист бумаги и, разложив его на колене, внес в него имя стрельца Башкина.
– Связать ему руки, – скомандовал подьячий, закончив писать.
Стрельцы приготовили веревку и попытались заломить Григорию руки.
– Отринь! – взревел тот и легко скинул двух стрельцов, повисших на нем. – Не боись, не сбегу! Сам пойду!
Тогда двое стрельцов взяли Григория под локти, каждый со своей стороны, а двое других распределились – один спереди, другой сзади – и повели арестованного к двери. Перед самым выходом из зала Григорий остановился, повернулся к товарищам и, не удостаивая взглядом доктора Блюментроста, проговорил:
– Братцы, не поминайте лихом. Был я добрым воякой, порубал на своем веку немало басурман под Азовом и Астраханью, побродил по Дону в поисках вора Стеньки Разина. Но по воле государя нашего великого князя Федора Алексеевича призван был сюда иноземное лекарское дело изучать. Скажу вам как на духу: не любо мне это учение, не по вкусу мне перо и бумага и их латинские ереси. Бердыш и пищаль – вот мои талисманы! А лекарь я взаправду никакой, поэтому и не шло у меня учение. Простите родимые, если кого попусту обидел.
Он трижды поклонился своим товарищам в пояс, перекрестился и, повернувшись к подьячему, грубо проговорил:
– Ну, веди меня, слизь чернильная!
На глаза молодых стрельцов навернулись слезы, те, кто постарше, с сожалением смотрели на Григория и осеняли его крестным знамением.
Конец ознакомительного фрагмента.