Доктор Праздник
Шрифт:
— Абсолютно верно, — кивнула она.
— Вот видишь? — обратился Ной к отцу. И терпеливо продолжал: — Теперь понял?
— Понял. — Последние остатки мрака, глодающие душу Дрю, исчезли, когда он повторил: — Люблю тебя! — а затем произнес то же самое шыворот-навыворот.
— Да, сэр! А, я позабыл. — Внезапно вспомнив, как важно для него извиниться, Ной выпрямился: — Я не хочу быть мразью. Прошу прощения за то, что кричал, и еще я больше не буду брыкаться.
— А меня прости за то, что я тебя напугал. Постараюсь больше никогда этого не делать. — Дрю еще раз быстро обнял Ноя, прижав его к груди, ибо хотел лишний раз на деле удостовериться
— Папа?
Чуть отстранившись от мальчика, Дрю поглядел на него:
— Что?
Ной пододвинулся поближе и, сложив руку трубочкой у уха отца, доверительно шепнул:
— Тэйлор обнимала меня, а она мягкая, и от нее пахнет цветами. Она может остаться у нас на ночь?
Давясь от смеха и вынужденно закашлявшись, Дрю бросил взгляд на Тэйлор, нахмурившуюся в безнадежной попытке подслушать слова ребенка. Пойманная на месте преступления, она быстро отвернулась в сторону. Дрю расплылся в улыбке, и ему тут же захотелось поделиться с ней весельем, но тут же он понял, что она может не счесть эту шутку такой уж смешной. С искренним сожалением он произнес:
— Нет, мальчик, думаю, что ничего не получится.
— Тогда, может быть, она останется у нас на обед? — спросил Ной, на этот раз уже в полный голос.
— Вот об этом я спросить ее могу. Ты останешься у нас на обед? — он постарался придать голосу небрежный тон, не таящий в себе приглашение иного рода, но взгляд выдавал его, моля о большем. Ему становилось все труднее и труднее глядеть на нее и не просить большего. — Пообедаешь с нами?
Тэйлор не рассчитывала задерживаться так поздно. Когда она пришла в этот дом, то планировала день таким образом: завершить убранство дома, украсить елку, а к обеду откланяться и уйти, но кризис, разразившийся из-за пряничных человечков, разрушил все ее планы и перевернул вверх дном намеченный ею утром график. Где-то в глубине души она осознавала, что остаться вечером в доме Дрю означает самой напроситься на неприятности.
И когда Ной не услышал немедленного ответа, он вывернулся из рук отца и добавил ему в поддержку:
— Пожалуйста! Я приготовлю овсянку.
— Как можно не принять столь соблазнительное предложение? — В конце концов, ответила Тэйлор, раскинув руки в знак поражения. При этом она мысленно уговаривала себя, что осталась только для того, чтобы переговорить с Дрю по поводу Ноя. Желание остаться вовсе не было связано с необходимостью отвечать на вопрос мальчика. Она обязана была остаться. Чтобы переговорить о Ное.
— Я думаю, что мы сможем предложить нечто лучшее, чем овсянка, — вмешался Дрю. — Как насчет сыра «фондю» и супа?
— Я люблю «фондю», — высказался Ной.
— Я это знаю! — Дрю приподнял Ноя и с видом человека, заново получившего путевку в жизнь, продолжал: — Мой вопрос был обращен к Тэйлор.
— И то, и другое — мои любимые блюда.
Она не сводила с Дрю взгляда, пока он стоял, держа в руках Ноя, осознавая, что смело могла вместо этого сказать: «И тот, и другой — любимые мною люди». Они вместе представляли собой нечто особенное. Их единение таило в себе некое чудо, завораживающее ее так, как никогда не завораживали семейные сцены дома. У нее никогда не заволакивало взор туманом, когда ее отец брал мальчиков на руки. У нее при этом никогда не появлялось необъяснимого ощущения, что в этом мире все стоит на своих местах.
Когда
Тэйлор потрясенно замерла. Обещание в глазах Дрю пугало ее еще больше, чем его поцелуи.
— После еды мы сможем украсить елку, — объявил Ной, деловито строя планы за всех троих, не видя подспудных сил, витающих в воздухе комнаты. — И завернем подарок для Рокси. А Тэйлор почитает мне главу из «Ловушки для Шарлотты». И…
— Стоп, малыш! — Ощущая в себе определенную долю вины за то, что Тэйлор и так потратила на них столько времени, Дрю, повинуясь проснувшейся у него совести, счел нужным сказать: — Это же отнимет у Тэйлор почти весь вечер. Быть может, у нее другие планы. Нам, конечно, очень хочется, чтобы она побыла с нами, но нельзя быть такими жадными. Пусть решает сама Тэйлор. — Дрю надеялся, что произнесенное с подчеркнутым ударением слово «нам» будет замечено Тэйлор.
Ной запротестовал:
— Но ведь…
— Не надо умолять и давить, — отрезал Дрю и одновременно подмигнул мальчику, желая молчаливо внушить ему, что слова тут излишни.
Глаза у Ноя медленно расширились, а рот округлился. И тут он весело воскликнул:
— Так точно, сэр!
Тэйлор скрестила опущенные руки. Независимо от высказанного вслух обещания на нее не давить, эти две пары умоляющих глаз не сводили с нее взгляда в ожидании ответа. Ной, сидя на папином локте, даже молитвенно сложил руки. «Нет!» — готово было сорваться с ее уст, но она заколебалась, увидев побелевшие костяшки пальцев ребенка, а потом чашу весов перевесил Дрю. Он пытался индифферентно улыбаться в ожидании ее слов, но чувства, которые выдавали его глаза, подсказали ей, как ему с Ноем без нее станет одиноко, как они будут бесцельно слоняться в доме, слишком большом для двоих и как раз подходящему для троих.
— У меня нет никаких особых планов, услышала она собственные слова и мысленно дала себе хорошего пинка за полнейшее отсутствие силы воли.
— Вот видишь! — заявил Ной отцу. — Она нас любит.
Весь остаток вечера взрослые всемерно стремились не раскачивать лодку дружбы и товарищества. Слишком многое случилось за столь короткий срок, и им требовалось время, чтобы разобраться в собственные ощущениях. Непринужденно чувствовал себя один только Ной. Он даже посмеялся над своим «хором», продевая ленточки в дырочки, проделанные соломинкой перед выпечкой.
К тому времени, как они уже были готовы водрузить на самой высокой из двух верхушек вифлеемскую звезду, Ной начал позевывать. Дрю осторожно взял его за руки и приподнял. А когда Ной установил звезду, все трое издали вздох облегчения, а Тэйлор погасила свет, так что комната погрузилась во мрак, прорезаемый лишь сиянием лампочек между ветвей.
— Великолепно, папа! — произнес мальчик сдержанно и почтительно.
— Абсолютно великолепно.
— Посмотри-ка, Тэйлор! — тихо и призывно сказал переполненный удивлением Ной. — Они и на самом деле поют.