Доктор. Заново
Шрифт:
— Вот это вообще странно. — Воодушевляется Зоя Андреевна. — Бахтин, говорят, кристальный образец. Без денежных интересов. Ездит вообще на машине жены. На такой должности. Вот какие у них могут быть совместные дела?
— Зоя, и я не хочу этого знать. И ты забудь. У Государства — масса интересов. Там вообще всё может быть не вокруг финансов. Зная Бахтина. Даже скорее всего не вокруг финансов. Главное, что от тебя я услышал то, что хотел. То, что моё мнение тоже подтверждает.
— Это
— То, что наши деньги его не интересуют.
— А-а-а-а-а, ты об этом… Роба, это только твоя паранойя могла не заметить… Я просто боялась тебе сказать. Чтоб ты не начал, как обычно: «Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят!» — явно передразнивает что-то, известное обоим, Зоя Андреевна.
Оба смеются.
— Но это правда, — настойчиво говорит Роберт Сергеевич. — Если у вас паранойя, это действительно не значит, что за вами не следят!
Асель и Вова с удивлением поднимают голову на балкон второго этажа, где громко смеются родители Лены.
Вчера, в свете случившегося, работа НОВОЙ КЛИНИКИ на сутки застопорилась. Котлинский волевым решением разогнал весь персонал по домам, пациентов обзвонили из регистратуры на первом этаже и согласовали новые даты приёма (кроме Марины Касаевой, она, понятно, осталась).
Весь этаж, до шлюза включительно, на весь день был оккупирован сотрудниками военной прокуратуры, Генеральной прокуратуры, какими-то полицейскими чинами, которые, кажется, выступали в роли отвечающих на вопросы.
Котлинский, усиленный вызванным то ли юристом, то ли адвокатом, в присутствии Бахтина и того полковника с двумя мечами в петлицах собрал какую-то кучу подписей с полицейских. Сутью вопроса, как я понимаю, являлось то, что полиция оплачивает ремонт незаконно снесённой двери шлюза.
Я не счёл возможным оставить ни клинику, ни Котлинского в такой момент: он постоянно генерировал какую-то нездоровую напряжёнку (что вполне объяснимо). Мне приходилось периодически «бросать» на него частоту покоя, снимая стресс.
Уже могу и такое. Правда, как со всеми процессами центрального генеза, без моей «подпитки», частота держится крайне недолго. Если пациент добровольно принимает решение нервничать дальше.
Во время очередного чая с бутербродами, я спросил его, пытаясь отвлечь:
— Игорь Витальевич, если не секрет. А вам эта дверь так принципиальна? Мне кажется, вы больше времени на это потратили, чем остальные — на оформление происшествия.
— Саня, тут дело принципа, — откидываясь в кресле, ответил Котлинский. — Никогда никому не спускал ни грамма некомпетентности. Давай откровенно. Уж не знаю, из каких соображений, но людей просто послали на убой. Не понятно кто, не понятно, с какими целями.
— Разве не из бюджета?
— Тот случай, когда из бюджета платить не дадут, — грустно усмехается сидящий рядом Бахтин. — Есть чёткое превышение должностных полномочий и личная некомпетентность. Клинике заплатит Управление, но финчасть высчитает потом именно с автора приказа, как минимум одно звено установлено.
О вчерашней перестрелке — ни в интернете, ни по телевидению пока ни слова.
В клинике сегодня в девять утра тоже ничего не напоминает о вчерашнем происшествии. Сотрудники полковника даже следы крови в коридоре убрали.
Наш пациент с суставом вот уже сорок минут добросовестно лежит, расслабившись, с тремя иголками в спине и колене. Частота в синовиальной сумке его сустава восстанавливается на редкость бодро. Глядя на динамику, в будущее конкретно этого сустава смотрю со сдержанным оптимизмом.
В десять утра заканчиваю, вынимаю иглы и бужу больного: за этот час он ухитрился задремать. Что совсем неплохо, так как является одним из индикаторов запуска нужных программ регенерации. Которые я просто «вижу».
С первого этажа на мой мобильный звонит Котлинский:
— Саня, ты закончил с суставом?
— На сегодня — да.
— Что скажешь?
— Боюсь сглазить. Конкретно в этом случае, с иглами, пошло даже лучше чем я планировал. Не хочу ничего обещать заранее — но в моей проекции всё лучше самых смелых ожиданий. Единственная тонкость: надо разобраться с его диетой: я вижу, что в крови кое-чего не хватает для полноценного восстановления. Но это можно сделать и после трёх-пяти сеансов.
— Понял… Можешь сейчас спуститься в пятнадцатый?
— Иду.
В пятнадцатом, Котлинский со Стекловым погружены в папку выписок какой-то женщины — высокой, красивой брюнетки лет 35-ти, с бледным лицом, нездоровым цветом кожи и страшной усталостью во взгляде.
— … не факт. Почему ты думаешь, что эти кровотечения из-за печени? — говорит Стеклов.
— А что ещё может быть? При циррозе — частое явление из-за тромбоцитов.
— Сейчас попробуем узнать. Саша, глянешь?
Концентрация. Смотрю. Я такого ещё не видел, потому пытаюсь разобраться в связях. Работаю минут тридцать, подавая на максимуме всё что могу, туда, где этот необходимо.
Все терпеливо ждут, включая пациентку.
— Я окончил, — подымаюсь со стула и незаметно указываю глазами на дверь. Котлинский ведёт нас в соседний кабинет:
— Что видишь?
— На первый взгляд, основное поражение — печень. Она действительно очень поражена, частоты сбиты, Несколько частот генерируется из одного органа параллельно — действительно выглядит так, будто орган чуть не распадается. Воспринимается, как разрушительная вибрация. Колебания не в резонанс, а "на разрыв".