Доктора флота
Шрифт:
— Мам, — сказал он, трогая ее за плечо. — Выписывайся домой. Завязываю.
В тот же день Пашка разыскал Валентина и они зашли в пивную у Балтийского вокзала.
— Устрой, Люська, где никто мешать не будет, — распорядился Валентин.
Официантка кивнула, отвела их в глубь зала, посадила за служебный столик, принесла четыре кружки пива.
— Говори, чего привел, — сказал Валентин.
Он слушал Пашку, не перебивая, лицо его было насуплено. Пашка изредка бросал на него тревожные взгляды, пытаясь угадать, о чем он думает.
— Все? — спросил Валентин,
— Все, — сказал Пашка.
Несколько минут Валентин молча пил пиво, потом поставил кружку, вытер рот, сказал, улыбаясь холодными, близко посаженными глазами:
— Вижу ты, Косой, хочешь найти ответ на вопрос, который мучил еще Чернышевского и Добролюбова: «Что делать?» Верно?
Пашка подобострастно кивнул.
По всем признакам у атамана сегодня было хорошее настроение.
— Ну что ж, — сказал он. — Учись. Может, и из нашей банды выйдет порядочный человек. А кем хочешь быть?
— Не знаю, — признался Пашка. — Никем.
— Щенок, — сказал Валентин. — Человек должен знать, чего хочет. Иди во врачи.
— Во врачи? — расхохотался Пашка. — Ты что, шутишь? Какой из меня врач?
Валентин медленно курил, смотрел куда-то поверх Пашки. Он вспомнил себя всего в бинтах, с переломанной ногой на больничной койке. За ним гнались сразу полдюжины ментов, он убегал по крышам домов. Наверно, и на этот раз он ушел бы от них, если бы не отломилось несколько кирпичей от брандмауэра. Тогда, после падения, ему казалось, что это — все, инвалидная коляска до конца дней. Но появилась докторша — молодая, независимая, резкая. Когда она входила в палату, ему сразу становилось легче. Она знала, что он урка, подследственный, но не боялась его. Он всегда ждал ее, а когда за нею затворялась дверь, на душе у него долго было хорошо, словно кто-то погладил его мягкой нежной рукой и побрызгал одеколоном…
— Во врачи иди, Косой, — повторил он. — Военно-морская академия объявила прием. Вчера в газете читал.
Совет Валентина идти учиться на врача застал Пашку врасплох. Он подумывал стать моряком, штурманом дальнего плавания, полярником. В крайнем случае, геологом или летчиком, но врачом… В этой роли он никак не мог себя представить. Правда, эта медицинская академия, о которой говорит Валентин, тоже морская.
На майские праздники в «малине» Косому устроили пышные проводы. Узнав, что Пашка собирается стать врачом, все долго хохотали, а больше всех большеротый Заяц.
— Ой, не могу! — задыхался он. — Из Косого профессор получится. Держите меня, урки!
Потом встал Валентин. Он один сегодня не принимал участия в общем веселье. Медленно достал из кармана большие золотые часы «Лонжин», щелкнул крышкой, протянул Пашке:
— Это тебе, Косой, за песни. Бери на память от всей банды.
— И приходи, если станет скучно, — сказала Помидора.
Неделю спустя Пашка отнес документы в приемную комиссию Академии и засел за учебники.
То, что трудно быть сыном командира Красной Армии, Алексей понял, когда перешел в шестой класс. До этого жил в детском безмятежном мире. Переезжал с отцом из города в город, ходил в садик, потом в школу. Менялись знакомые мальчишки, воспитательницы, учителя. Новыми были названия улиц, кинотеатров, речек. Быстро знакомился с другими ребятами. Было даже интересно — бесконечная смена впечатлений. Поживут годик-другой в военном городке, как вдруг вечером придет отец из части, неторопливо, фыркая и крякая, вымоется под умывальником, сядут ужинать и он скажет обыденно, будничным голосом, будто ничего не произошло:
— Переводят меня, Маруся, в другой гарнизон.
Мать ахнет, заплачет.
— Опять, Коля, ехать. Господи, какое несчастье. Только устроились по-человечески. Когда уже оставят тебя в покое?
— Я тебя предупреждал, когда за меня шла, — скажет отец. — Цыганская жизнь будет всегда. Военная служба — ничего не поделаешь.
На следующее утро начнут собираться. В большой ящик сложат кастрюли, керосинки, сковородки, посуду. В два чемодана одежду и книги. Вечером по традиции устроят отвальную для командиров и соседей, подойдет бричка с красноармейцем — и поехали на вокзал.
Родился Алексей на станции Дно Псковской области, там, где подписал отречение от престола последний русский царь Николай II. Потом жили в Сибири, в Тюмени, оттуда переехали в Барнаул. А в 1934 году отца послали учиться на курсы в Среднюю Азию, в город Андижан.
— Чего ты, Маруся, потащишься с детьми за мной? — уговаривал отец. — Жара, жить негде. Опять придется угол снимать. Оставайся здесь. А я курсы закончу, получу назначение и приеду за вами.
— Нет, — упорствовала мать. — Поедем вместе. Не пропадем и от жары не растаем.
Отец был красивый, видный, нравился женщинам. Мать ревновала его. Поэтому и таскалась за ним с детьми повсюду, хоть на курсы, хоть в длительную командировку.
После курсов отец получил назначение в Кострому. Вот где им хорошо жилось! Город старинный, живописный. Дали просторную комнату в доме начсостава, почти на самом берегу Волги. Школа рядом. При школе большой живой уголок. Алексей целыми днями пропадал в нем. Ему нравилось возиться со зверюшками. А потом устроил живой уголок дома. Собственноручно соорудил несколько клеток, поставил их одну на другую в коридоре. В клетках появились кролики, морские свинки, черепахи. От животных в коридоре пахло. Соседи ворчали. У матери часто болела голова.
— Не могу, Коля, — жаловалась она мужу. — Задыхаюсь.
Отец уже было собрался выбросить клетки, когда в апреле 1936 года увидел на столе журнал «Юный натуралист». Сына дома не было. Журнал был раскрыт на статье «Белые крысы». Под статьей стояла подпись: «Алексей Сикорский, ученик шестого класса». Клетки оставили. Бабушка и дедушка прислали книги по биологии.
Когда три года спустя отца перевели из Костромы в Житомир, Алексей едва не заплакал. Тут у него были настоящие друзья, девочка, с которой он дружил. Уезжать так не хотелось, что он готов был остаться в Костроме один, лишь бы здесь закончить школу. Но родители об этом и слышать не хотели.