Докторица
Шрифт:
Сколько я проспала, не знаю, но меня кто-то настойчиво тормошил:
— Девонька, пацана-то кормить нужно! Давай просыпайся, мамаша!!! Слышь меня? Маманя! Сына надо кормить! Глазоньки открывай! На-ка вот водички попей!..
За водой я вынырнула из забытья… К середине выпитой из поильника воды светлое пятно образовалось в лицо пожилой санитарки, которая деловито поила меня, а потом выхватила из под руки свёрток, сдвинула в сторону вырез безразмерной местной рубахи и приложила к открывшейся груди ту часть свёртка, в которой обнаружилось что-то красное и сморщенное. Только после долгого разглядывания, я сумела понять, что это сморщенное личико и его обладатель сейчас старательно пытается мусолить набухший сосок моей груди, которая больше его головы. Вдруг стало так смешно, на что он надеется, я же не моя мама, у которой, когда она Васеньку кормила, молоко от избытка аж брызгало тонкими маленькими струйками, а Васька буквально захлёбывался, едва успевая его глотать. У меня-то откуда молоко, не было его у меня никогда, даже подумать смешно… Как вдруг соски словно обожгло
— Ну вот и умница! Молочко открыла. Ты через минутку груди сыночку поменяй, пусть ему больше молозива будет…
А у меня в голове стоял такой тарарам, что едва ли можно его словами описать. В общем, сыночек… молозиво… молоко… менять куда-то груди… и это ведь я теперь – МАМОЧКА! УЖАС!!!
Но, тем не менее, послушно, наверно рефлекторно, повернула свёрток, жутко боясь чего-нибудь не так сделать, и приложила к другой груди, сосок которой быстро усосал в себя распахнутый ищущий ротик, а внутри разлилось какое-то непонятное спокойствие, которое как волна смыло возникшую суматоху. Так с приложенным к груди малышом я и заснула. Несколько раз просыпалась, когда то ли он сам тыкался в грудь, то ли мне его подкладывали… Эти первые сутки целиком прошли в каком-то тумане.
Только наутро я попыталась сесть, когда принесли завтрак. Ну как сесть?… Наверно точнее будет сказать, что я приподняла плечи, ведь когда сидят, то опираются на ягодицы, а мне о таком даже подумать было страшно, там внизу у меня болело всё, было ощущение, что у меня там внизу один сплошной развороченный кратер, там где была промежность, попа и даже верх бёдер. Ничего из перечисленного я не чувствовала, но это не мешало там этому всему жутко болеть. К счастью боль вспыхивала только при движениях, вот и береглась в меру сил и опиралась вместо ягодиц нижней частью выгнутой поясницы, и плечами в подоткнутую подушку. Противная безвкусная жидкая больничная каша сначала в горло не лезла. По глазам контролирующей процесс санитарки я без слов поняла, что если буду кочевряжиться, то эта милая женщина меня преспокойно будет кормить насильно, причём заталкивать ложку не в рот, а в глотку поглубже, чтобы не выплюнула. Но на удивление, после первой ложки во мне проснулся дикий аппетит и я смела всё с тарелки, и очень расстроилась, что каши оказалось мало…
Почти сразу принесли детей на кормление и мне сообщили, что я должна запомнить, что "мой" – это номер "сорок седьмой", что я смогу при перепелёнывании сама проверить, а звали меня здесь Медведевой, не заморачиваясь двойной фамилией. Что именно: созвучность с именем Маша, фамилия, отчество отца или имя моего Удвасика, но во время своего первого осмысленного кормления я уже поняла, что его зовут Мишкой. А что? "Михаил Кондратьевич" – вполне убедительно и звучно. Про то, что всё время, после того как осознала себя беременной, я была уверена, что ношу дочку, я ни разу не вспомнила, вернее не терзалась, ну о какой дочке теперь говорить, если вот такой убедительный факт уже существует и вполне себе живёт, даже описал меня горячим в конце кормления…
У самой пеленать малыша сил не было, поэтому я только смотрела, как ловко мелькали руки бывалой санитарки, которая мне и показала клеенчатые бирочки на каждой ручке и ножке, где химическим карандашом было выведено "сорок семь", это чтобы детишек не перепутать. Ещё как-то жутковато выглядел залитый йодом кусочек пуповины на животе, но санитарка успокоила, что с пуповиной у нас всё нормально, и что скоро лишнее само отвалится. Тонюсенькие ножки и ручонки, гримасничающая недовольная мордашка, что не дают спокойно поспать после еды, весь какой-то словно обваренный, красный и в морщинах. Жуть какая-то! А санитарка сюсюкает и называет ЭТО – КРАСАВЦЕМ…
Ко дню выписки я уже как-то смирилась. Ещё в первый день меня под ручки отвели на осмотр, и хоть я почти не чувствовала своих ног, но на деревянных култышках как-то дошкандыбала и даже в кресло почти сама залезла. Дни тянулись и тянулись, бесконечные, как путь дервиша в хадже через всю Аравийскую пустыню. Когда я нащупала свой опавший живот, мне чуть дурно не стало. Избавившись от беременности он теперь висел, кажется, если бы я встала, то он бы отвис до коленок, ощущение, что он больше всего напоминает болтающийся вывернутый карман. Успокоила меня, навестившая по заданию всех остальных, Софья Феофановна, оказывается, в ближайшие недели тонус брюшной стенки должен восстановиться и живот вернётся к привычным размерам и форме. И что я вполне могу ему в этом помочь, если буду его массировать и делать физические упражнения. Но просто убивали меня "подкладные" – это такие в полпелёнки куски тряпки, которые нужно было класть под себя в постели и носить, зажимая между ног и это без трусиков, ничего так упражнение?…
Чуть веселее стало, когда в палату положили ещё одну роженицу, которая тоже родила пацана, только на три дня позже меня. Вообще, общаться со Светой было не о чём, она приехала с дедом из своей деревни на рынок расторговать излишки урожая и мясо двух забитых поросят, из-за мяса и ждали, когда похолодает, чтобы по дороге не испортилось. И она была истово уверена, что их Тропарёво, что чуть дальше Черёмушек просто обязан знать любой и каждый, а вот я знать не знала и не считала это для себя большой потерей. Но даже возмущаться у неё не получалось долго. Словопад из её ротика прекращался только во время сна
На удивление, больше ни разу не откликнулся Сосед, как я его ни звала. А через некоторое время осознала, что та пелена, которая меня словно отгородила от основной части болезненных ощущений, которая мне казалась стеклом, из-за которого я смотрю словно со стороны, это его заслуга и он на это потратил все свои силы. А может встряска родов просто послужила толчком, и теперь нет отдельно даже остатков МЕНЯ и СОСЕДА, а наши сознания, которые и раньше были перемешаны, слились окончательно. В общем, нет теперь у меня стороннего советчика, я теперь сама и есть он, вернее я его в себе окончательно растворила, потому что пожилым мужчиной я себя точно не чувствовала. Старательно прислушалась к себе и не обнаружила никаких изменений, только через несколько часов подумала, что моё немного отстранённое отношение к Мишке – это и есть, возможно, отголосок нашего слияния. Хотя и раньше я не любила шумные проявления эмоций, всегда казалось, что это сплошная театральщина на публику, что настоящее чувство оно тихое и без демонстративных визгов и слёз. А моё отношение к малышу… Вот никак не сюсюкается, хоть режьте. Я очень трезво смотрю на него и оцениваю, но при этом меня буквально затапливает тёплая волна радости, что это моё и родное, когда беру его на руки или он деловито чмокает моё молочко. Окончательно моё отношение сформировалось, когда мне при выписке заполняли справку для ЗАГСа, я вдруг поняла, что отношусь к Мишке не как к сыну, а как к Верочке или Ваське, то есть как к брату. И если я постараюсь изменить своё отношение, то есть сделаю Мишку выше Верочки, то это будет предательством по отношению к ней. И хоть я и так изначально хотела ребёночку отчество как у меня, то сейчас всё окончательно улеглось, так что в справке из роддома отцом записали Кондратия Михайловича Луговых, что потом и в метрику вписали, а не прочерк в графе отец. Очень мне не хотелось, чтобы Мишка страдал от прозвища "Безотцовщина", к слову, это жутко обидный статус, который значит, не то, что у тебя нет отца в живых, а что ты без рода и мать твоя – неизвестно кто и с кем. С точки зрения логики и генеалогии получился бред-бредовый, я у Мишки была записана матерью, а фактический дедушка – отцом. В ЗАГСе вышло, что я зря волновалась, замордованная тётечка выписала метрику не вникая и без лишних слов. Уже выйдя, я сообразила, что в её понимании всё довольно понятно и логично, у меня с отцом ребёнка фактически одна фамилия, то есть я взяла его фамилию к своей и сыну решила дать нашу общую. Сына назвали по отчеству отца, а то, что у меня отчество как у "мужа", так имя не такое уж редкое. Уже дома, когда прозвучало слово "племянник", мы с Верочкой одновременно и не сговариваясь, встали на дыбы, оказывается, и она почему-то ждала моего ребёночка в качестве своей сестрички, но родился мальчик, и что с того, значит не сестричка, а братик, вот и вся недолга… Ираида сначала попыталась что-то возражать, потом смирилась, что как ни называй, суть это не меняет…
Уже на двенадцатый день после родов (я бы и на десятый пошла, но выходные выпали) я вышла на учёбу… А во вторник мне принесли грозную повестку из районного военкомата "Лейтенанту запаса Луговых-Медведевой немедленно явиться…". Полная недоумения явилась. Получила выговор военкома без руки за то, что явилась не в форме, потому как в запасе я с правом ношения формы, в которой и обязана была явиться. Во-вторых, уже почти две недели, как у меня изменилось социальное состояние (это про то, что я стала мамой, если вы не догадались), а я не удосужилась известить военный комиссариат. В общем, он напыхтел на меня, как кипящий чайник и очень смешно сердито морщил брови. После этой накачки, наверно, чтобы в тонус меня привести, военком вручил письмо, в котором было приглашение в Кремль на награждение. Как потом узнала, по-хорошему педантичные Елисеев с Прудниковым и комиссаром ещё в конце июля подали на меня наградные документы, потому что я вылетала установленное для награждения вторым орденом количество боевых вылетов. И настоящим, очень приятным сюрпризом для меня стало встретить перед награждением уже подполковника Елисеева, который приехал на вручение звезды Героя, и уже капитана Матросова, который приехал на вручение такого же как у меня, только уже второго ордена Боевого Красного Знамени. Наверно, если бы не мой статус кормящей матери, они меня бы не спрашивая, утащили праздновать с ними. Они ещё и обиду изобразили, что ничего не знали про мою беременность, быстро посчитав и осознав, что всё время в полку я была уже в положении:
— А если бы тебя сбили? Или как Машу? Вас же там двое было… — сердито шипел мне Елисеев, потом вздохнул, махнул рукой.
Понял, что теперь говорить что-нибудь уже бессмысленно. Но среди этой радости была печаль, сгорели в воздухе Зоя с Дусей, и к званию Героя Зою представили посмертно. Во время налёта на наш аэродром был тяжело ранен мой вечно печальный механик Матвей, и сейчас он в госпитале в Горьком. После осенних потерь полку присвоили почётное наименование "Лужского гвардейского", наградили орденом Красной Звезды и вывели на переформирование и пополнение под Малую Вишеру, так что Елисеев после всей беготни и бумажек сейчас в Москве отдыхает душой и телом, но уже на днях они должны вылетать на передовую…