Докторица
Шрифт:
Конечно, то, что я увезу с собой всеобщего любимца и жуткого прохиндея Мишку, все объявили почти вселенской трагедией, но я не пошла на поводу. Мишку я увозила вполне осознанно. В школу он пошёл уже в Иваново, потому что в окружении стольких взрослых его жутко избаловали, и что из него вырастет, если он и в школе будет учиться в Москве, я даже представить опасаюсь. Тем более, что я фактически освобождённая Ираидой от заботы о ребёнке целиком ушла в работу, что очень нехорошо, по моему глубокому убеждению… Маша уже получила к этому времени свой сестринский диплом и согласилась ехать со мной и Мишкой…
Наверно стоит вспомнить про Сергея Викулина, который на меня из-за беременности старательно дулся. Но потом удалось восстановить ровное общение, и я нашла ему замечательную жену. Со мной в группе, куда я пришла на третий курс, была Оля Матвеева, очень прагматичная и жёсткая девица с ангельской невинной внешностью. Как уж так вышло, что мы с ней стали хорошими подругами, не знаю. Может потому, что она сумела обострить отношения со всей группой до моего прихода к ним на третий курс, а к моему появлению она уже поняла, что хорошие отношения нужно беречь и не выпендриваться, но с группой этот фокус не прошёл. А со мной получились отношения с чистого листа. В общем, Оленька очень
Глава 75
Машенька. 24 мая 1953 года
В общем, мы уехали в Иваново, не так далеко, но и не за углом на соседней улице, целую Владимирскую область надо пересечь, чтобы добраться, это вам не комар начхал. Почти три сотни километров до Москвы…
Мишке через год уже в школу, хотя этот хитрец вывернулся и, как я, пошёл в школу уже в полных семь лет в пятьдесят первом году. Только я с раннего детства была мелкая, а этот бутуз в классе был самым крупным, первые три года точно. А ещё, он похож на Верочку и нашу мамочку, только глаза у него не синие, а мои – серые с прозеленью. А до школы ещё и цветом волос они с сестрой не отличались, это уже в школе у него волосы начали темнеть. Такой вот красавчик и очаровашка, как состроит невинную мордашку и все ему всё прощают, боится только страшной Меты и немного Александра Феофановича. Вот и приходится заниматься его воспитанием, не в смысле регулярной порки, я его вообще ни разу не прикладывала ремнём или прутиком, как-то словами удавалось обходиться. Для него, мне кажется, лучше бы было пару раз ремня получить, чем я на него рассержусь и перестану разговаривать на целый вечер. У Мишки как-то получилось вокруг мама-Ида, мама-Маша и дядя-Саша, я только Мета, как Верочка – тоже по имени и никакого пиетета к старшей сестре, отчего они с Верочкой чуть не воевали даже. Верочка считает и называет его своим младшим братиком, а я его никак кроме как по имени никогда не называла, как и он меня. В принципе, классе в четвёртом я честно рассказала ему кем прихожусь, но кажется он всё и так уже знал и в наших отношениях ничего не изменилось… Ну ладно, это дела семейные и не особенно интересные…
Когда я приехала, в Ивановском облздраве все впали в ступор. С одной стороны – молодой специалист, только закончила институт и аспирантуру, последнее народ не сразу понял. Ведь по решению ВАК мне и институтский диплом выписали той же датой комиссии, что и кандидатский диплом, а общий срок обучения у меня вышел чуть меньше шести лет. Откуда им было знать, что наш курс шёл по ускоренной из-за войны программе, а я ещё за первый год два курса сдала. Но хоть они про аспирантуру не поняли, но кандидатский диплом я, как положено, предъявила. В общем, пару часов думали, что со мной делать, потом просто отправили для решения этого вопроса к главному врачу областной лечебницы. Правда, перед этим дали мне смотровую на новую квартиру, ведь молодых специалистов положено жильём обеспечивать, по вышедшему накануне закону. Квартира оказалась в новом доме, тёплая и уютная, две комнаты, куда мы втроём с комфортом поместились и до больницы совсем недалеко.
В лечебнице мне повезло, главный врач со мной разговаривал больше двух часов, а через час пригласил какого-то старичка, которого представил Андреем Павловичем, дальше слушали и расспрашивали они меня вдвоём и никакой радости или воодушевления на мои слова я на их лицах не увидела. Что меня почти возмутило, я ведь приехала вся такая решительная свернуть горы и внедрить новое в практическую медицину! Это потом я поняла, что они не столько слушали меня, сколько пытались понять, кто перед ними: авантюристка, прожектёрка или толковый специалист? Так вот, я сказала, что мне повезло. Повезло как раз в том, что меня взял к себе Андрей Павлович. Ведь если подумать, как кандидат наук я вполне могу претендовать на высокую должность, а как вчерашней студентке без дня самостоятельной практики мне доверять отделение нельзя ни в коем случае, будь у меня хоть десять кандидатских дипломов. А ведь я поначалу даже обижалась где-то внутри себя, я-то считала себя "О-го-го!"…
Андрей Павлович уже давно выработал все пенсионные возрасты, а в медицину пришёл ещё до революции и имеет за спиной легендарную Медико-хирургическую академию и участие военным врачом в двух войнах, в Русско-японской в составе лазарета одного из Сибирских корпусов, а потом участие в Первой Мировой в армии Самсонова. Когда случились революции, он как раз после ранения лечился в тылу и не принимал никакого участия в Гражданской войне и смуте. То есть на момент нашего знакомства у него было уже почти полвека хирургической практики. Несмотря на его совсем не богатырские габариты, я воспринимала его какой-то глыбищей, чем-то огромным и матёрым, вот он меня к себе под крыло и взял, то есть меня оформили ординатором на отделение, где он был заведующим. Уже через пару месяцев, когда он ко мне пригляделся и поверил в меня, он стал меня учить и готовить к работе руководителя отделения. Может вам покажется, что это не сложно, всего три врача, шесть сестёр и одиннадцать санитарок, и всё это на сорок девять коек в восьми палатах. Сейчас бы сказали, что примерно треть отделения – травматологические больные, остальные – общая хирургия. Тогда такого деления не было. Четыре палаты – двадцать одна койка – это были больные с травмами, которыми Андрей Павлович занимался с интересом и по специальности, а вот остальная часть заполнялась, когда кто-то из нас дежурил сутки по ургентной хирургии. Вообще, с высоты лет оглянуться назад, дико наверно смотрится, что на одном отделении лежат и с гипсом, и на вытяжении, а рядом – после аппендэктомии или ушивания прободной язвы желудка. В то время как-то сложилось, что детские отделения занимались детишками лет до восьми-девяти, а остальные лечились уже со взрослыми, а в хирургии этот возраст ещё больше сдвигался и можно было на соседних койках увидеть мальчонку пяти лет с рукой в гипсе и дедульку под девяносто после ушивания грыжи.
Словом, если сказать про хирургическую практику, то у меня её было море, всех видов и фасонов, если вы ещё не поняли. Машу я устроила на наше отделение, чему все были рады, потому что подготовленных сестёр катастрофически не хватало, имеется в виду, что многие сёстры были с богатейшим практическим госпитальным опытом, но без качественного
В первый же год сумела провести Маше первую основную операцию. Благо, ещё в Москве я уже провела две операции по пересадке торако-дорзального лоскута на сосудистой ножке. [22] А если по-русски, то нужно специально выкроенным фрагментом ребра заменить отсутствующий фрагмент нижней челюсти. Попробую объяснить подробнее, ведь если кожный лоскут ещё можно попробовать приживить в надежде на питание из местных грануляций, то при нарушении питания надеяться на приживление кости на новом месте шансов почти нет. В лучшем случае кость постепенно просто рассосётся, в худшем – наступит отторжение с некрозом и воспалением. То есть мне нужно не просто любой кусок ребра, а только тот его участок, где подходит питающий сосудистый пучок, а таких в кости не слишком много, ведь каждое лишнее отверстие в стенке кости нарушает её прочность. И это несмотря на то, что внутри кости кровоснабжение развито более, чем хорошо, хотя и тут есть свои особенности диктуемые множеством факторов. Вот в процессе подготовки к операции Маше мне пришлось осваивать технику сосудистого шва в самых разных вариантах: "конец-в-конец", "конец-в-бок" и "бок-в-бок", то есть это то, как соединяются сшиваемые сосуды, а это не водопроводные трубы. Нужно аккуратно послойно сшить все слои стенки сосудов, добиться герметичности шва, но при этом сделать это так, чтобы не произошло сужение сосуда.
22
Это аутотрансплантат взятый у самого больного из стенки грудной клетки в составе: фрагмент ребра, прилежащие мягкие ткани и кожа, если требуется, на питающей ребро сосудистой ножке из артерии и пары вен. Реально существующие операции, разработанные в конце восьмидесятых и внедрённые уже в девяностых. Занимались этим направлением микрохирурги ВМА им. Кирова и 1-го ЛМИ им. Павлова. Операции очень сложные и тяжёлые, проводятся с использованием микроскопа, тяжело, но в принципе калибр сосудов позволяет работать и без микроскопа, это вам не пальцевые артерии и вены при реплантации отсечённых пальцев, калибр сосудов 0,7–0,9 мм, там без микроскопа делать нечего. Сосуды пересаживаемого лоскута вшиваются в зональные аналогичные в месте, куда лоскут перенесён, что обеспечивает его питание и приживление. Операцию можно проводить одномоментно, а можно разделить на два этапа, то есть сначала приживление сосудистой ножки и лоскута на новом месте, а уже вторым этапом через пару дней восстановление костного дефекта, ради которого всё и затевалось. Выбор тактики за хирургом и особенностями диктуемыми клинической картиной данного случая.
Несколько раз отработать с мелкими сосудами можно и просто очень сильно напрягая глаза. Но лучше для этого использовать хотя бы бинокулярную головную лупу, и лучше в форме козырька, чтобы уменьшить мешающую глазам боковую подсветку, при этом имеющую достаточные увеличение и большое фокусное расстояние, ведь режим стерильности операционного поля никто не отменял. Первую четырёхкратную лупу по моему заказу сделал в Москве замечательный пожилой оптик и, несмотря на много прошедших лет и то, что я уже не первый год сотрудничаю с фабрикой "Карл Цейс" и нашим "ЛОМО", когда мне требуется на операции использовать увеличение, использую именно это изделие из бронзовых деталей.
А нарабатывала навыки шва после занятий в кафедральной перевязочной, где поначалу сшила сосуды на реквизированных у Ираиды ножках купленных к обеду куриц. Ножки носила в приспособленной для этого баночке с притёртой крышкой, где эти куриные части лежали завёрнутые в тряпочки смоченные физраствором. Приходишь, ставишь свет, на деревяшке залитой слоем воска иглами фиксируешь куриную ногу, находишь сосуд, рассекаешь его и шьёшь до кругов перед глазами и дрожи в напряжённых руках. Как закончила, можно пережать зажимом один конец сшитого сосуда, а в другой шприцом подать подкрашенную воду, чтобы проверить герметичность шва, обязательно "сходить" внутрь сосуда пуговчатым зондом нужного калибра или бужом, чтобы на ощупь проверить, не сузила ли я просвет. Конечно, такая проверка весьма относительна и лучше заполнить сосуд рентгеноконтрастным составом и сделать пару снимков, но кто же мне такое баловство разрешит? А когда шьёшь, нужно ещё всё время не забывать о десятке всяких "нужно" и "обязательно" вроде того, чтобы каждые полминуты орошать поле физраствором, чтобы ткани не высохли, но работать в залитом поле нельзя, нужно его после этого подсушить, мочишь-сушишь-шьёшь по кругу без перерывов. И вот такая канитель без остановки, ведь для сшивания сосуда калибром в два миллиметра – шесть миллиметров окружности нужно наложить по кругу не меньше десяти швов на каждый слой сосудистой стенки – порядка двадцати швов. И это удобные учебные условия, когда весь "препарат" зафиксирован на дощечке и неподвижен.