Докторица
Шрифт:
Софья Феофановна никак не может понять, как я могу сама оперировать дорогих мне людей, ведь она, когда Сергея привезли сама его не оперировала, а только дежурила у оперблока, говорит, что даже в операционную зайти себя заставить не смогла. Как-то после вопросов Софьи представила, что я бы доверила кому-нибудь мою Верочку оперировать, какой бы ни вышел результат, меня бы не покидала уверенность, что сделано не всё, что можно было бы сделать больше и лучше. Я-то себя знаю! А доверила бы я это делать только тому, кого уважаю и кому верю, а после бы с ним точно испортила отношения. Не в смысле скандала, а в смысле отношения к тому, кто мог сделать больше, но не сделал, и пусть у меня будет тысяча доказательств, что всё сделано, но одно дело доказательства, а другое внутреннее убеждение… Словом, "вилки-то мы нашли, а вот осадочек остался"… Вот и Машу я оперировать никому не отдам…
Вас наверно удивило, что я сама сказала, про одиннадцатую операцию, а описала только четыре, причём во время четвёртой уже убрала рубцы, а целость дуги нижней челюсти восстановила. Ну ещё один раз, когда формировала опорную поверхность десны для более качественного
Вот и пять следующих операций заключались в том, чтобы восстановить толщину щеки, восстановить внутреннюю поверхность кожей внутренней поверхности щеки, а не рубцовой ткани. Один раз потребовалось выводить стенозированный проток слюнной железы. В общем, возни много, а видимые результаты минимальные. Но я благодарна Маше, что она всё это безропотно вытерпела и помогала, как могла. Вообще, если бы я не упёрлась, то уже после четвёртой операции никто бы другой ничего ей делать больше не стал. Да и формально задача выполнена и перевыполнена, это я со своим перфекционизмом упираюсь, понимаю её, как девушка девушку. В отечественной хирургии тон задают господа – военные хирурги, то есть главное и единственное – это сохранить жизнь! А качество жизни или, упаси Боже, косметичность – это почти унизительно для высокого полёта военной хирургической души. Вот хоть расстреляйте, не понимаю, почему нужно шить жуткими стежками после удаления у четырнадцатилетней девчонки аппендикса? Ну потратить лишние пять минут и наложить аккуратные сопоставляющие швы, чтобы девочка каждый раз не вздрагивала глядя на свой животик с гигантским рубцом – "фиолетовой сороконожкой" из рук великого военно-полевого хирурга. И позиция эта не просто есть, её ещё и агрессивно защищают. Я как-то стала аккуратно шить, на что ассистировавший мне ординатор кафедры вырвал у меня иглодержатель и зашил во всю шить своей души. Так ведь потом ещё на меня наорал и плевался, что из меня никогда хирурга не получится с такими ВЫШИВАНИЯМИ… Но я-то вижу, что все девочки – сёстры и женщины-врачи на моей стороне, только молчат, чтобы не разжигать скандал. Это такая форма самоутверждения мужчин-хирургов? Не понимаю! И шью аккуратно, тем более, что теперь я уже имею достаточную "самость" и просто так на меня голос повысить сложно уже…
Извините, отвлеклась немного. Вообще, уже после четвёртой операции Маша сияла от радости, ведь теперь уже не нужно жуткий рубец на лице прятать и прикрывать. А после того, как сняла аппарат и после первой операции, ей сделали первое пробное протезирование зубов, вы бы видели и слышали, как Маша рассказывала, какое это счастье самой хлеб жевать, а не просасывать сквозь губы размоченный в жижу мякиш, чтобы не жевать его, ведь этого может крепёж частей челюсти не выдержать. Нет, к сожалению, я не волшебница и восстановить полностью лицо не могу при всём желании, сделай я хоть тысячу операций. Я говорю про полноценную мимику. К счастью, основа мимики сосредоточена у нас в средней части лица, а эта зона у Машеньки не пострадала. Но вот улыбнуться полной улыбкой как раньше у неё уже не получится, потому, что подвижность восстановленной части лица ограничена и улыбка получится кособокой гримасой. Впрочем, Маша уже давно приноровилась к такому, да и поводов особенно улыбаться у неё последнее время было не очень много. Зато она научилась улыбаться глазами, они у неё и раньше были искрящимися, словно свет из них сиял, а теперь, когда ей восстановили лицо, глаза снова засияли. Вообще, когда смотрю на Машу, в голову всё время вместо слова "глаза" просится слово "ОЧИ". Ну не глаза у неё, глаза – это всё, что угодно, от "зенок", до "гляделок". А вот такое чудо на лице – это "очи", про которые поэты вирши слагают.
По крайней мере, уже после четвёртой операции Машино лицо стало выглядеть вполне приемлемо, конечно я видела, все дефекты и недостатки, но она была просто счастлива. Через пару месяцев, когда из швов уйдёт багровость и они станут гладкими, будет ещё лучше. Только женщина может понять, что это такое, после нескольких лет обезображивающего уродства иметь лицо.
Как водится, слухами земля полнится, да я и не против. И ко мне на отделение едут фронтовики, а уже через год после приезда сюда Андрей Павлович мне отдал своё отделение, которым я стала заведовать, и его нам расширили почти в два раза. Смешно, но я на отделении самая молодая из врачей и единственная женщина, и после ухода, вернее перехода одного и прихода на его место другого у нас сложился круг друзей и единомышленников. Они сами уже самостоятельно накладывают аппараты, мне не нужно ругаться из-за того, что накладываю косметические красивые швы. Теперь я читаю лекции в местном мединституте на курсе госпитальной хирургии по костно-пластической хирургии (такое название я для своей методики выцарапала и очень горжусь), к нам
Поступил к нам капитан-пехотинец, с очень неудачной культей. В принципе, я взялась, по плану было удлинить остаток кости, чтобы сделать более удобную и качественную для протезирования культю. В такой ситуации это немало, ведь мужчина молодой и с протезом сможет нормально социализироваться, это не на костылях, где только в надомники идти. Чего он ждал? Что я ему новую ногу сделаю? В общем, готовили его к операции, я как раз стала ему объяснять, что и для чего планирую сделать, как он на меня накинулся. Нет, не с кулаками, а на словах. Вообще, против физической агрессии я могу защищаться как любой человек, треснуть табуреткой никому мало не будет, а вот против словесной грубости и хамства медики совершенно бессильны, тем более, если вкладываешь в работу душу, то пинки в незащищённое и сокровенное очень болезненны. Это наверно главная причина, почему врачи становятся циниками и надевают непробиваемые маски. В общем, после его выпадов, я встала и молча вышла из палаты. Нет, я не убегала в слезах, много чести, просто ужасно противно. Но дойти до кабинета мне не дали, меня перехватил доктор с соседнего отделения, и я невольно стала свидетелем. Видимо кто-то из девочек позвал Машу и рассказали ей о случившемся. Такой разъярённой я её никогда не видела, когда она влетела в палату, а меня она не видела:
— Это ты тут, что ли, главный герой всей войны?! Суслик пехотный! Сидели там, зарывшись в землю как кроты задрипанные!
— Да я тебя, шалава! Да что ты знать можешь?
— В землю как крыса не пряталась! Этого, правда, не знаю! Но за своего командира зенки твои бесстыжие выдеру! Это она доктор, ей – нельзя! А я человек простой! И не позволю, чтобы всякие ссыкуны земляные в её сторону хвосты свои облезлые задирали! Ты там у себя в окопе знаешь, что такое с полусотни метров над немецкими позициями на бомбометание заходить? Когда вся защита – фанера и комбинезон! У нас мужики после таких бомбёжек с мокрыми штанами прилетали, и ни одна тварь не смела смеяться! А я с ней больше ста вылетов боевых сделала и ни разу её мокрой не видела! У неё мать с братом младшим в Ленинграде бомбой убило! Отец у неё на фронте погиб, Герой Советского Союзе посмертно! У неё к двадцати годам четыре боевых медали и два ордена! И ты меня спрашиваешь, что я знать могу? Я сама тебя спрошу, а что ты можешь знать? И ещё спрошу, почему, мы – девчонки молодые должны были с немцем воевать?!.. — и потом совсем другим тоном. — Мужчины! Вы только не убивайте дурака! Очень вас прошу…
Я невольно стала свидетельницей и не знала как после такого Машиного выступления мне в палату заходить… Да и вообще, не представляла, что она может так. Машенька у нас старшая сестра и рулит нашим младшим персоналом как-то тихо, без криков, но порядок установила железный. А оказывается она и голос может повысить и не просто для визга… Ушла к себе в кабинет и думала. Если капитан извиняться придёт… Да и не имеем мы, врачи, права на обиды в отношении больных, этика и деонтология, блин… Словом, будет очень плохо, если капитан придёт извиняться, вроде как я за Машу спряталась и это извинение выпросила… А мне здесь ещё работать и работать. А репутация и уважение для врача важнее золота! И что делать, непонятно… Но не я одна такая умная, скоро поскрёблись ко мне и вошли бывший старлей – черноморский морпех и может самый старый из наших ветеранов седой старшина-пограничник:
— Кх-мм… дочка! Ты дурака-то не слушай! И не серчай, брехло, сразу ведь видно. Он шёлковый теперь будет, а хочешь выпиши его ко всем едреням… А вот нас ты обидела! Трудно сказать, что ты из наших?
— А вот если бы я не воевала, так меня оскорблять можно? Это вам на фронте такое право выписали? — я разозлилась, вроде извинились и тут же и наехали, гады…
— Ну мы… В смысле…
— Всё! Закрыли вопрос! У вас ещё какие требования, претензии, пожелания? — молчат, мнутся. — Вопросы лечения обсудим в палате или на перевязке. Тогда я вас больше не задерживаю… Эх вы… Мужчины…
Но больше у меня подобных проблем на отделении ни разу не было, а капитан долечился и уже выписываясь, пришёл извиняться, но я его слушать не стала, оборвала и попрощалась. Я же тоже человек и нервы у меня не железные…
Почти три года назад к нам поступил Лёша Фадеев, обгоревший в самолёте лётчик. Парень – мой ровесник, успевший озлобиться и находящийся почти на грани от своей изуродованной внешности. Пять наших операций вернули ему лицо, вернее сделали новое, конечно мы не вернули ему подвижность и мимику, единственный глаз без ресниц выглядит довольно непривычно, но раньше у него вместо лица был стянутый рубцами клубок извитых рубцовых тяжей, из которых торчали две дыры носа, сбоку едва мигающий глаз и внизу перекошенное отверстие рта. Теперь у него есть лицо, с носом и привычным ртом, а тёмные очки скрывают пустую глазницу и деформированный глаз.