Долбаные города
Шрифт:
— Потому что ты мразь.
Прошла пара секунд, и Рафаэль неуверенно засмеялся. Затем он снова стал серьезным, как угроза очередного финансового кризиса.
— Я просто хочу, чтобы незнакомые люди не делали вид, будто это нормально — угрожать мне или ругать меня. Потому что это ненормально ни для одного человека на Земле. Ненормально для них самих.
— Ну, вступая в публичное поле, мы исполняем некий ментальный договор с семью миллиардами контрагентов, или около того.
В этот момент
— Отойди левее, — сказал я. — У меня тут есть слепое пятно, в нем и стой.
— Может, тебе просто не включать камеру?
— Как же я иначе буду смотреть на себя?
Я ответил на звонок, изображение загрузилось, и я увидел Вирсавию, во рту у нее была трубочка, она тянула газировку из розового, усыпанного красными сердцами (анатомически, надо сказать, нарисованными верно) стакана.
— Где он? — спросила Вирсавия.
— Привет, солнышко. О ком ты?
— Ты знаешь, о ком я говорю.
Она тряхнула головой, и я увидел раскрашенные синим и красным пряди в ее пучках.
— Поверни голову, солнышко, хочу посмотреть на эти милые космические булочки.
— Рафаэль у тебя, — сказала она, и я почувствовал себя как минимум долбаным Ли Харви Освальдом. — Я знаю. Передай ему, что он должен мне помочь.
— Ну, давай-ка начнем с того, что нет такого закона, который обязывал бы его помогать тебе в чем бы то ни было. Особенно если ты хочешь совершить самоубийство или убийство. В этом случае есть даже законы, запрещающие ему...
— Макс!
Я увидел, как она натягивает шапку. Вирсавия наклонилась, позволив мне рассмотреть кое-что, что Боженька не рекомендовал рассматривать вне брака, вытянула из пустого пространства за пределами взгляда камеры шарф.
— Я сейчас приду.
— Вирсавия, подожди.
— Я приду и заставлю его.
— Ты перегибаешь палку.
— Буду через...
Тут она прищурилась, глаза блеснули.
— Не скажу.
— Вирсавия, у меня его нет!
— Я возьму выпить. Папа привез токайское вино.
— Он стоит у меня в комнате, прижавшись к подоконнику.
Я понятия не имел, чем токайское вино круче любого другого, но подозревал, что оно как-то связано с Венгрией и буржуазным потребительским пафосом.
— Папочка разрешил тебе...
Закончить я не успел, Вирсавия отключила связь. Я обернулся к Рафаэлю:
— Я пытался.
— Ты не пытался.
— Слушай, она же тебе нравится.
Рафаэль кивнул так быстро и едва заметно, что уже через секунду я в этом немного сомневался.
— Так проведи с ней время. Она несет токайское вино, и вот это все. Не забудь использовать свои пальцы.
— Что?
Тут он понял, нахмурился и сложил руки на груди.
— Я бы с радостью превратил ваш традиционный секс в групповуху на радость Вирсавии, но не могу, у меня дела. Нужно навестить Леви, потому что нет у него утешителей среди всех, любивших его.
До визита к Леви у меня оставалось еще примерно три часа, но я решил, что нужно дать Вирсавии и Рафаэлю шанс, а затем оправдаться на Страшном Суде, что не только разрушал человеческие жизни, но и строил их по мере сил.
— Ты уверен? В смысле это твой дом, и все такое.
— Папу не кантуй, ладно? От сквозняка, подувшего с неприятной стороны, он может решить свести счеты с жизнью.
— А если он проснется, а тебя дома нет, а тут мы...
— Трахаетесь.
— Нет, просто мы.
— Скажите, что я уехал искать вечной мудрости в горах Тибета.
И тут я, конечно, должен был пафосно покинуть зал, но Вирсавия позвонила в дверь. Я сбежал по лестнице вниз, на ходу застегивая куртку, открыл ей. Из ее розового рюкзачка торчало темное бутылочное горлышко.
— Какой образ — четырнадцатилетняя девочка с дорогущим вином в рюкзачке из кожзама!
Она отстранила меня, осмотрелась.
— Ну и дыра.
— Знаешь что, Вирсавия...
— Нет, я серьезно. Хотя бы попытайся не быть бедным, ладно?
— Это меркантилистская логика, которая низводит человека до субъекта рыночных отношений и не больше.
Она щелкнула меня по носу.
— Сложно бороться против капитализма с новым айфоном в руке?
— Я заработал на него деньги, торгуя ненавистью к Системе!
От Вирсавии пахло по-особенному сладко, как-то совсем конфетно, и я подумал: либо она изменила своей привычке питаться исключительно сладкими напитками и съела пирожное, либо в супермаркет снова выбросили ароматизаторы для тортов, которые она по какому-то недоразумению считает духами.
— Ты не понимаешь, Макси, — сказала она. — У меня есть идея, как помочь людям! У меня будет серия видосов про разные расстройства, я расскажу людям, почему быть чокнутым — не стыдно. Они будут слушать меня. Люди же меня теперь слушают.
— А мама в детстве все равно тебя не слушала, так что какая разница? Никому не утолить жажду родом из детства, которая толкает нас на свершения.
Она не обращала на меня внимания, ее занимали собственные идеи.
— И ты тоже будешь рассказывать. Но потом. Пока я буду тестить стратегии. И очищать комменты от педофилов. Будет безопасное пространство для людей с психическими расстройствами. Чтобы рассказать свою историю.
— Такое пространство уже есть, это дурдом. До свиданья, солнышко.