Долг чести
Шрифт:
— Итак, что ты хочешь сказать мне? — спросил Джек.
— Нас провели за нос, — ответил Робби. — Русские ракеты нуждаются в регулярном техническом обслуживании. И знаешь что? Последние пару лет технического обслуживания не производилось. Энди Малколм связался со мной сегодня вечером по сотовой связи. Когда он заглянул внутрь пусковой шахты, на дне её была вода.
— Ну и что?
— Извини, я забыл, что ты не очень в этом разбираешься, — сконфуженно улыбнулся Робби, напомнив Райану волка в овечьей шкуре. — Понимаешь, стоит тебе выкопать в земле яму, как рано или поздно она наполнится водой, верно? Если у тебя в этой яме хранится
Райан наконец понял.
— Ты хочешь сказать, что их ракеты…
— Скорее всего их было бы невозможно запустить, даже если бы русским этого захотелось. Таковы последствия коррозии. Ракеты, наверно, просто стояли в пусковых шахтах вроде театральных декораций, поскольку ремонт их, после того как они вышли из строя, — дело опасное и сомнительное. Короче говоря, — Джексон положил тонкую папку на стол Райана, — таково мнение управления J-3.
— А каково мнение J-2? — спросил Джек, имея в виду разведывательное управление Объединённого комитета начальников штабов.
— Они никогда не верили этому, но, думаю, поверят теперь, когда мы откроем достаточное количество русских пусковых шахт и увидим внутри то же самое. Что касается моего мнения, — адмирал Джексон пожал плечами, — если Иван позволил нам увидеть это в шахте номер один, то можно предположить, что то же положение и в других шахтах. Русским теперь наплевать на свои ракеты.
Разведывательная информация всегда поступает из ряда источников, и заключение такого аналитика, как Джексон, особенно ценно. В отличие от офицеров разведки, в чьи обязанности входит оценка потенциала противника, что почти всегда осуществляется с теоретических позиций, Джексон относился к числу людей, проявляющих интерес к способности другой стороны нанести удар, и он узнал на собственном опыте, что заставить оружие действовать намного труднее, чем просто смотреть на него.
— Помнишь, ведь совсем недавно мы считали их таким грозным противником?
— Я никогда не придерживался подобной точки зрения, однако даже слабоумный придурок с пистолетом в руке может испортить тебе весь день, — напомнил Робби приятелю. — Итак, сколько денег им удалось выторговать у нас?
— Пять больших.
— Прекрасно, деньги налогоплательщиков в действии. Мы только что заплатили русским пять миллиардов долларов за демонтаж ракет, не способных взлететь из пусковых шахт, если только сначала не будут взорваны стоящие на них боеголовки. Просто сказочная сделка, доктор Райан.
— Им нужны деньги, Роб.
— Мне тоже. Понимаешь, приятель, я стараюсь наскрести достаточно денег, чтобы мои самолёты могли летать.
Мало кто понимал, что каждый корабль в составе военно-морского флота и каждый танковый батальон действовали на основе строго ограниченных бюджетных ассигнований. Несмотря на то что у командиров не было чековых книжек, они имели право брать со складов столько припасов — топлива, оружия, запчастей, даже продовольствия, если речь шла о военных кораблях, — сколько было выделено им на год. Нередко случалось, что в конце финансового года военному кораблю приходилось неделями стоять у причала, потому что он исчерпал лимит. Это означало срыв какого-то задания и недостаточную боевую подготовку команды. Пентагон, таким образом, занимал исключительное место среди государственных департаментов, так как ему приходилось существовать на основе фиксированных и часто сокращающихся ассигнований.
— Как долго,
— Я всё время твержу ему об этом. Понимаешь, Роб, председатель…
— Строго между нами, председатель объединённого комитета считает, что операции — это что-то, что проводится хирургами в больницах. А если ты проговоришься об этом, конец всем урокам игры в гольф.
— Как ты считаешь, сколько мы выиграли, устранив русских из ракетно-ядерной гонки? — спросил Райан, надеясь, что Робби хоть немного успокоится.
— Намного меньше, чем сократив финансирование морских операций. На случай, если ты не заметил: американский Военно-морской флот резко уменьшился, и мы вынуждены выполнять поставленные перед нами задачи, имея в своём распоряжении на сорок процентов меньше кораблей, чем в прошлом. А вот океан остался таким же большим, понимаешь? Согласен, армия в несколько лучшем положении, зато ВВС ослаблены, да и морская пехота сосёт последнее молоко из тощей груди. А ведь морские пехотинцы по-прежнему остаются главной силой быстрого реагирования на случай, если мальчики и девочки из Туманного болота снова напортачат.
— Не учи учёного, Робби.
— Но это ещё не все, Джек. Нагрузка на личный состав продолжает расти. Чем меньше у нас кораблей, тем дольше они вынуждены находиться в море. А чем дольше они остаются в море, тем больше приходится платить за техническое обслуживание. Положение начинает походить на катастрофическое, которое сложилось в конце семидесятых. От нас уходят люди, Джек, потому что трудно убедить их так долго оставаться в отрыве от жены и детей. У лётчиков тоже тупиковая ситуация. Теряя таким образом опытных людей, приходится тратить больше средств на подготовку новых пилотов. Так что, как ни посмотри, боевая готовность снижается. — Адмирал явно сел на своего конька.
— Послушай, Роб, недавно я то же самое сказал в противоположном крыле этого здания. Я прилагаю все усилия, чтобы повысить обороноспособность. — Джек говорил теперь тоном высокопоставленного чиновника. Наконец они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Мы оба — старые пердуны.
— Это верно, прошло много времени с тех пор, как мы были молоды, — согласился Райан негромко, почти переходя на шёпот. — Я тогда преподавал историю, а ты каждый вечер взывал к Богу, умоляя Его помочь с повреждённой ногой.
— Наверно, делал это недостаточно усердно. Артрит меня замучил, — пожаловался Джексон. — Через девять месяцев мне предстоит пройти полное медицинское освидетельствование на годность к полётам. Как ты думаешь, каким будет заключение врачей?
— Тебе запретят летать?
— Навсегда, — равнодушно кивнул Джексон.
Райан знал, что это значит. Для лётчика, взлетавшего на истребителях с палуб авианосцев больше двадцати лет, запрет на полёты означал, что ты уже слишком стар, а признать это всегда нелегко. Больше он не сможет заниматься играми вместе с молодёжью. Раннюю седину можно объяснить генетикой, но запрет на полёты объясняется однозначно, а следовательно, придётся повесить в шкаф лётный костюм и шлем, согласиться, что ты больше не тот человек, которым стремился стать с десятилетнего возраста, что ты для этого недостаточно хорош, — и все это после того как на протяжении всей жизни тебе удавалось быть в числе лучших. Самым горьким воспоминанием останутся слова, сказанные им о лётчиках, которые были старше его в то время, когда он сам был младшим лейтенантом, — скрытые насмешки, многозначительные взгляды, которыми обменивались зелёные офицеры, даже не думавшие о том, что когда-нибудь и они окажутся в таком же положении.