Шрифт:
Долг стрелка
Джон Керби резко выпрямился в седле. На один миг всё его тело вытянулось в струнку, и в течение это короткого мига взгляд его был прикован к человеку, который тут же скрылся за углом лошадиного загона. Фигура этого человека показалась Джону мучительно знакомой, но он исчез так стремительно, что он не успел смекнуть, кто бы это мог быть. Ковбой снова покосился на горстку домов, что носила гордое имя Сан-Хуан: беспорядочный рой грубых
Три салуна, при одном из которых имелся танцевальный зальчик, а при другом – подвальчик с игорным столом, несколько конюшен, тюрьма, некое подобие продуктовой лавки, два ряда некрашеных дощатых домов, прокат лошадей, загончики для скота, – вот и всё, что составляло в те годы город, который люди стали называть Сан-Хуаном.
Керби свернул в конюшню. Он был крепко сбитый малый, ростом чуть повыше среднего, с лицом, побуревшим от солнца и ветра тысячемильных прогонов скота. Кобура его свисала так низко, что едва не достигала колена, а торчавшая из неё рукоять лоснилась от частого употребления. Чем-то неуловимым этот парень выделялся из общей и с каждым годом возраставшей массы ковбоев, что перегоняли скот по диким прериям.
Керби завёл лошадь в стойло. Уже выйдя из конюшни, он резко замер на месте, повинуясь требовательному жесту тучного мужчины с нашивкой в виде серебряной звезды на полинялой рубахе.
– Меня зовут Билл Роджерс, я – судебный пристав Сан-Хуана, – сказал тот. – А это мой заместитель Джексон.
Он ткнул пальцем в сопровождавшего его невзрачного человечка.
– Только что приехали?
– Да. Моя фамилия – Керби. Я был в артели, мы перегоняли стадо в Эллсуорт, но я свернул с дороги. Нужно было по делу заехать в Сан-Хуан.
– Вот это оружие вам придётся отдать мне, – извиняющимся голосом сказал пристав. – У нас принят закон, запрещающий ношение оружия в городе. Когда вы соберётесь от нас уехать, зайдите в мою контору, и я верну вам оружие. Вон там, в здании тюрьмы, с главного входа…
Керби испытывал понятное замешательство. Человеку такой закваски не так-то просто бывает уломать самого себя добровольно отказаться от оружия. Потом он пожал плечами. В конце концов, это не граница Техаса, где за каждым кустиком чапарреля может притаиться в засаде вооружённый человек, жаждущий пролить твою кровь. В Канзасе, насколько ему было известно, он ещё не успел нажить себе врагов. Был один ковбой, тоже перегонявший стадо по этой дороге, которого он бы пристрелил, случись им в своё время встретиться, но ковбой этот нынче был уже мёртв. Керби расстегнул портупею и передал её вместе с кобурой приставу. Роджерс что-то хмыкнул себе под нос, то ли желая выразить благодарность, то ли просто из чувства облегчения, и поспешил удалиться восвояси. Кобура с шестизарядным револьвером покачивалась у него в руке. Рядом семенил его невзрачный заместитель.
Когда Керби расстался с оружием, он испытал крайне необычное ощущение. Он настолько привык к тому, что пояс его оттягивает портупея с револьвером, что теперь чувствовал себя не в своей тарелке. Затем он покачал головой и зашагал по пыльной улице в сторону салуна, в тёмном окне которого за минуту до этого вспыхнул свет. Городок, на первый взгляд, был очень спокойный. Его легко было отличить от тех городов, через которые
Керби шагнул в салун, который представлял собой танцевальный зальчик с оборудованным у стенки баром. Этот салун, кажется, был самым крупным зданием во всём городишке, и уж во всяком случае – самым посещаемым. Он насчитывал целых два этажа, причём второй этаж служил пристанищем девиц, развлекавших клиентов. Сан-Хуан готовился к скорому нашествию скотоводческого бума.
Изнутри слышалась перебранка: женский голос, дрожавший от ярости и готовый сорваться в истерический визг, и густой мужской бас с явными последствиями употребления алкоголя.
– Эй, отвали от меня, Джоана! Я тебе сказал, что мне всё надоело. Оставь меня в покое!
– Ты решил от меня отделаться? – голос потонул в рыданиях, которые, впрочем, больше напоминали рычание разъярённой пантеры. – А ты уверен, что у тебя есть на это право? Я не прощу, если…
Хлёсткая пощёчина и пронзительный вопль прервали поток угроз.
– Ну что, теперь ты от меня отвяжешься?
– Ах ты, грязный подонок! – вскричала женщина, с каждой секундой превращаясь в мегеру. – Решил меня бросить, отшвырнуть, как ненужную вещь? Будь же ты проклят, Джек Корлен, чтоб тебе гореть в аду! Ты сдохнешь, как шелудивая собака!
– Пошла ты! – Вращающиеся двери распахнулись в то самое мгновение, когда Керби протянул к ним руку, и на свет, едва передвигая ноги, вывалилась шаткая фигура. То был стройный, отменно сложенный юноша с копной чёрных волос, чьи резкие, выпуклые черты лица выдавали значительную примесь индейской крови. Когда он проковылял мимо, в глубине салуна Керби заметил женщину, точнее, хрупкую темноволосую девушку в танцевальном костюмчике. При виде Керби она поспешила прервать свою тираду, повернулась и быстро вбежала вверх по лестнице, не переставая при это рыдать. Керби нахмурился, – не столько потому, что его покоробила эта сцена, сколько по причине торчащего из кобуры револьвера, который висел на поясе у незнакомца. Если местные власти запретили носить оружие, почему это правило не распространяется на всех?
В танцевальном зальчике, кроме буфетчика и тоненькой девушки, поднимавшейся по лестнице, не было ни души. Заведению, казалось, не грозил вечерний набег посетителей; впрочем, такое явление в Сан-Хуане могло быть настоящим событием. Керби облокотился на стойку и заказал себе виски. Бармен взял полотенце и принялся драить стойку. Проделывал он это очень усердно и старательно, но Керби, всегда отличавшийся умением замечать вокруг себя даже самую мелочь, обратил внимание на то, что бармен исподволь косится на него и постепенно отступает к дальнему от Керби краю стойки.
Вдруг на пороге тяжёло загромыхали чьи-то штиблеты, и дверь отворилась. Воспитанный в бдительности, Керби непроизвольно обернулся. В следующий миг он превратился в изваяние. Стакан виски застыл в руке, не дойдя до рта. В десятке шагов от него стоял, злобно щурясь, дородный чернобородый человек. Пальцы его были продеты под провисавшую портупею, почти касаясь блестящих рукоятий револьверов.
– Джим Гарфильд! – только и смог выдохнуть Керби.
– Он самый! – отозвался тот, ухмыляясь, и растительность на его лице расслоилась, обнажая свирепый оскал. – Да, это я, твой самый верный друг! А ты, я гляжу, что-то совсем не рад нашей встрече, Керби!