Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Первого октября президент принял меня в Овальном кабинете. Обама, как обычно, сидел в кресле с высокой спинкой перед камином, а я расположился на диване слева от него. Он взял яблоко из вазы на журнальном столике, надкусил, а затем внезапно спросил, кто должен заменить Джонса. По словам Обамы, сам он рассматривал кандидатуры Донилона, генерала Картрайта и Сьюзен Райс. Я сказал: «Надеюсь, в стенах этого кабинета нет ушей. Подозреваю, Хиллари вряд ли сработается со Сьюзен в качестве советника по национальной безопасности». Обама рассмеялся и ответил: «Это не новость, тут уши в стенах не страшны. Хиллари меня простит, а вот люди, которые пошли за мной, – вряд ли». Затем президент заметил, что прочел мои слова о Донилоне в книге Вудворда и хотел бы знать, чем объясняется мое негативное отношение. Я объяснил, что произнес эти слова в разговоре с Джонсом после «афганского» доклада и снисходительных комментариев Тома насчет старших офицеров – комментариев, которыми он явно злоупотреблял в ходе операции на Гаити. Тогда Том все-таки сообразил, что разозлил меня; он позвонил, мы встретились в частном порядке и сняли все претензии друг к другу. Я сказал: «Донилон как советник по национальной безопасности – в этом нет ничего страшного». И попросил президента передать
В середине 2010 года я ожидал и собственной отставки. Мы с президентом изначально договаривались, что я задержусь на своем посту примерно на год; и к концу 2009 года, особенно после афганской дискуссии, я действительно решил уйти весной 2010-го. О своем намерении я собирался сказать президенту сразу после рождественских праздников, как только вернусь в Вашингтон с Северо-Запада. Но президент опередил меня. 16 декабря 2009 года, за день до моего отлета на каникулы, он пригласил меня в Овальный кабинет. Плотно закрыл дверь и сказал: «Хочу поговорить о вас. Я бы предложил вам остаться на неопределенный срок, но этого, вероятно, не одобрит ваша семья. Значит, я прошу вас остаться по меньшей мере до января 2012 года». Обама искренне признался: «Просто не знаю, где и среди кого искать вам замену. И не только из-за того, сколь успешно вы справляетесь с руководством министерством обороны, но и из-за ваших навыков, вашего опыта, которым вы щедро делитесь». Я ответил, что весьма польщен и что он застал меня врасплох. Я-то ведь собирался предложить в январе, чтобы меня проводили в конце мая 2010 года. В конце концов, в Ираке все обстоит сравнительно неплохо, Афганистан тоже на правильном пути, да и второй год бюджетной реформы завершается… Сделаю все, что в моих силах, сказал я, но вообще-то мы уже разговаривали на эту тему с Бекки, и я признался жене, что, если меня попросят, наверное, останусь до января 2011 года. Обама широко улыбнулся и воскликнул: «А тогда мы с вами снова побеседуем!» Я подумал, что свою речь закончил точкой, а вот президент – многоточием.
Это «многоточие» обернулось продолжением разговора, и в итоге я согласился остаться в администрации до конца июня 2011 года. Думая о будущем, я подозревал, что если не помогу президенту подобрать мне преемника, то вынужден буду проработать до выборов 2012 года. Именно поэтому на встрече 1 октября, когда я поддержал Донилона в качестве замены Джонсу, я сказал Обаме: «У меня соображения по поводу моего преемника. Это Леон Панетта». Он руководил ЦРУ и АБУ и возглавлял президентскую администрацию, указал я, а следовательно, знает, как управлять крупными организациями; он ладит с конгрессом; по его работе в ЦРУ ясно, что он заботится о войсках, будет продолжать реформу министерства обороны, наверняка сумеет найти контакт с Объединенным комитетом начальников штабов; наконец он в курсе текущих дел и проблем. Я уточнил, что уже переговорил на эту тему с Леоном, и он не ответил: «Черт побери, ни за что!» Думаю, прибавил я, он готов «принять дела в течение восемнадцати месяцев». Президент был краток: «Очень интересно. Я подумаю об этом».
Трудные союзники и непростые враги находились и за рубежом, и, к несчастью, дома. Лично мне в избытке хватало тех и других, особенно в Вашингтоне, округ Колумбия. Для меня 2010 год стал годом продолжения конфликтов и нескольких принципиальных стычек с Белым домом.
Глава 12
Тем временем в Вашингтоне
«Не спрашивай, не говори»
Год 2010 начался для меня с президентского обращения к нации [118] 27 января. И вроде бы ничто не предвещало проблем – разве что необходимость присутствовать на этом политическом шоу: скажу прямо, я терпеть не могу подобные спектакли. Президент выступает перед обеими палатами конгресса в Капитолии, все галереи в здании заполнены так, что яблоку негде упасть (ложу первой леди занимают люди, специально приглашенные, чтобы прокомментировать ту или иную часть президентского послания, а также – всегда – несколько человек в военной форме). Президент рассказывает конгрессу и американскому народу, как обстоят дела в стране – или как они будут обстоять, – неизменно подчеркивая собственные успехи (в худшем случае рассуждая о «беспрецедентных вызовах», которым он «смело противостоит»), и излагает программу действий на предстоящий год. Основные пункты этой программы неизбежно диктуются партийными соображениями. Сторонники президента в конгрессе встают – снова и снова, – аплодируют и издают одобрительные возгласы, а оппоненты сидят, скрестив руки на груди, за исключением тех редких моментов, когда президент упоминает нечто приходящееся им по душе или делает обязательные словесные «реверансы» в адрес американских военных. Судьи Верховного суда стоически молчат, не улыбаются и почти не аплодируют; поднимаются они со своих кресел, только когда президент входит и выходит из зала. Объединенный комитет начальников штабов следует примеру своего председателя: тот хлопает в ладоши – хлопают и они, тот встает – и они тоже вскакивают. В основном штабисты сидят спокойно, вставая и аплодируя только тогда, когда в речи звучат упоминания о войсках или когда возносится очередная безобидная хвала величию Соединенных Штатов. «Ближний» кабинет президента, напротив, вынужден подниматься едва ли не на каждой фразе – и уж точно при каждом выпаде в сторону оппозиции. Повторюсь, я абсолютно не в восторге от этих политических представлений и не важно, кто у власти – Буш или Обама. Мне просто стыдно быть участником ликующей политической клаки, особенно аплодировать стоя весьма спорным внутриполитическим инициативам и необоснованным предположениям. Внимательный наблюдатель наверняка заметил бы, как часто я последним поднимаюсь и первым сажусь.
118
Имеется в виду ежегодное обращение президента США, традицию которого ввел Дж. Вашингтон. Президент выступает с обращением «О положении страны» на совместном заседании палат конгресса. Помимо этого существует практика обращения к нации по «экстренным поводам» – например, в 2013 г. Б. Обама выступал с телеобращениями к гражданам США по поводу ситуации в Сирии и терактов в Бостоне.
Именно
Моя позиция, как я уже говорил, была однозначной с самого начала. Чтобы обеспечить легитимность перемен, особенно в столь щекотливом вопросе, любые изменения в тексте закона НСНГ должны быть приняты и одобрены конгрессом, то есть официально избранными представителями американского народа; президентский указ или постановления суда здесь, на мой взгляд, не годились. Мы также должны предоставить военнослужащим всех уровней и званий возможность высказать свои возражения, поскольку так станут более зримыми проблемы, стоящие перед нами, и способы их преодоления. Требуется время, чтобы командиры и солдаты привыкли к нововведениям, чтобы эти нововведения не повлияли сколько-нибудь существенно на боеготовность, сплоченность, дисциплину, боевой дух и стремление остаться на службе. Военным никогда не позволяют «голосовать», конечно, и я вовсе не отстаивал «армейский плебисцит». Но все аргументы о том, что мужчины и женщины в военной форме думают по поводу НСНГ, за или против, основывались либо на предположениях, либо на спонтанных наблюдениях. Мне часто задавали вопросы насчет НСНГ, когда я бывал в войсках, и мой ответ всегда был одним и тем же: мы выполним приказ главнокомандующего и конгресса, но мы должны подготовиться надлежащим образом.
Ряд судебных исков, оспаривающих положения закона НСНГ, создавал стойкое впечатление, что суды, неспешно, но неумолимо, движутся к отмене этого закона – причем в формате «сегодня есть, а завтра нет», который мне виделся наихудшим среди всех возможных вариантов, поскольку, как я уже отмечал, у нас в этом случае не оставалось времени на подготовку к изменению политики. Мне предстояло сообразить, как ухитриться совместить действия всех трех ветвей власти: отговорить президента от желания действовать немедленно через распоряжения и указы, убедить конгресс внести необходимые изменения в законодательство (в начале 2010 года это выглядело маловероятным) и приступить к подготовке армии прежде, чем суды не оставят нам выбора и времени.
К счастью, мы с Малленом прекрасно осознавали, насколько твердо президент настроен отменить закон НСНГ, а потому заранее поручили нашим сотрудникам заняться подготовительной работой – еще летом 2009 года. В июне Объединенный комитет начальников штабов провел внутреннее совещание по НСНГ, на котором были обозначены риски, связанные с изменением политики, как то: утрата контроля за переменами, падение боеготовности, ослабление сплоченности и дисциплины, сопротивление (пусть неосознанное) военнослужащих этим переменам и непредсказуемость последствий при реализации новой политики в условиях войны. С другой стороны, ОКНШ перечислил несколько факторов, потенциально способных минимизировать эти риски: мужчины и женщины, поступающие на военную службу, ожидают некоторого сокращения личных свобод и соответственно корректируют свое поведение; геи и лесбиянки на службе стремятся доказать, что являются «полноценными военнослужащими»; подготовка и обучение с акцентом на общие ценности и уважение чужого мнения; активное руководство и координация изменений на всех уровнях. В докладе ОКНШ предлагался ряд альтернативных подходов к проведению исследования в войсках и назывались различные учреждения, которым можно поручить такое исследование. Словом, пускай президент отчасти застал нас врасплох своим обращением к нации, в целом мы были достаточно хорошо подготовлены к реформе.
Вскоре выяснилось, что, проведя предварительную подготовку, мы поступили правильно. Шесть дней спустя, 2 февраля, нас с Малленом вызвали на заседание сенатского комитета по делам вооруженных сил, и председатель комитета сенатор Карл Левин попросил меня и адмирала высказать свое отношение к НСНГ. (Накануне мы встречались с президентом, обсуждали последующие заявления и практические шаги, и Обама нас, как говорится, благословил.) Я отдавал себе отчет, что слушание может оказаться историческим, и все об этом знают, а потому начал со слов, что «полностью поддерживаю решение президента». Я сказал, что вопрос сегодня уже не в том, одобряют ли вооруженные силы грядущие перемены, а в том, как лучше к ним подготовиться. Я объяснил, что после консультаций с Малленом создал в Пентагоне рабочую группу из руководителей высокого ранга и поручил ей разработать рекомендации по внедрению новой политики «к концу этого календарного года». Наш основной принцип, продолжал я, заключается в том, чтобы свести к минимуму неприятие и возможные конфликты в рядах вооруженных сил, причем особое внимание будет уделено частям в зонах боевых действий.
Я сказал, что рабочая группа проанализирует одновременно сразу несколько вопросов:
«Во-первых, рабочая группа проведет необходимые опросы военнослужащих, чтобы статистически подкрепить мнения о полезности или ненужности перемен… Во-вторых, группа тщательно изучит все изменения, которые потребуется внести в уставы и в политику, в том числе в правила и руководства министерства обороны… В-третьих, рабочая группа исследует потенциальные последствия изменений и их возможное негативное влияние на боевую эффективность».