Долгая дорога домой
Шрифт:
Собрались на первом этаже, в бальном зале — классическом, с люстрами и русским паркетом, с высокими окнами-витражами. Помимо дипломатического корпуса было немалое количество генералитета и персидской знати, если ее можно так называть. Я пробыл в этой стране не так много времени, но кое-что уже успел понять, в том числе и то, что такое в Персии знать. Она, конечно, называлась по-другому, но не в этом дело, дело было в том, что она не была знатью. В Персии знатью считались лишь те, кого назначил знатью Светлейший — и он же мог лишить человека дворянства, так же легко, как жизни. В России, да и в других нормальных странах — если человек приобретал потомственное дворянство, то лишить его титула было невозможно, даже
Никто ничего не объяснял, местный этикет я не знал вообще, и потому только присматривался и делал как все. Русский придворный этикет предусматривает выход — первым появляется государь, ведя под руку супругу дуайнена дипломатического корпуса, дальше идет Ее Величество под руку с самим дуайненом. Дальше наследник и великие князья и княжны, все они идут не одни, а тоже с представителями дипкорпуса из наиболее дружественных стран. Всем им при прохождении следует кланяться в пояс. Потом идут представители венценосной семьи, но им кланяться можно лишь наклоном головы…
Здесь же все стояли и чего-то ждали, тихо переговариваясь между собой. Потом заиграла музыка, разговоры смолкли, все выстроились — и в зале, выйдя из парадных дверей, появился шахиншах, к моему удивлению, в форме фельдмаршала русской армии (я не знал, что у него есть это звание) и с фельдмаршальским жезлом. Все разговоры стихли, в зале установилась гробовая тишина.
— Господа! — шахиншах заговорил по-русски, не замечая, что в зале есть и дамы, и их немало. — Сегодня день избавления. Наш гнев… — шахиншах почему-то замолчал, осмотрелся и только потом продолжил, — наш гнев пал на преступников, на злоумышляющих и жестоко покарал их. И в этом величайшая заслуга наших русских друзей! Только России Персия обязана своим процветанием, и даже — самим существованием. Единственно Россия, с ее разумной и миролюбивой политикой, принесла мир туда, где его не было столетиями, прекратила распри, потушила костры взаимной ненависти и дала мир и процветание многострадальным, веками угнетаемым народам Востока. Форма, которая сейчас на мне — форма фельдмаршала русской армии, единственной армии, что принесла мир на Восток. Это — знак уважения великой стране. Здесь и сейчас Российскую империю представляет достойнейший человек, дворянин и русский офицер, князь Александр Воронцов, который лично внес огромный вклад в поражение преступников, трусливо засевших на афганской и британской земле. Здесь и сейчас я называю этого человека своим другом, награждаю его Большой Звездой с бриллиантами и рубинами и присваиваю ему звание генерала жандармерии Персии, как достойнейшему из достойных!
Последние предложения я слушал, будто в тумане — пол уходил из-под ног…
Хоть я стоял и не в первых рядах, передо мной поспешно расступились, и я понял, что пора и мне, законченному идиоту и тупице, подниматься на сцену, чтобы явить себя изумленной публике.
Что я и сделал. Хотя была бы возможность — провалился бы под землю. Господи, это надо же так подставиться…
Ничего не сказав более, шахиншах лично водрузил на меня цепь с орденом, довольно массивным, и вручил красочно оформленную жалованную грамоту. Выступления от меня, по-видимому, никто не ожидал.
Интересно, имею ли я право все это принять? Надо сделать запрос — но, скорее всего, имею, страна-то дружественная. Генерал жандармерии — вот дослужился. До голубого мундира — все предки из могил восстанут…
Поклонился, повернулся, чтобы идти обратно в зал, заодно отметил реакцию публики. Дипломаты смотрели на меня так, как будто я прилюдно снял, простите, штаны. Взглядами персидских жандармов и спецслужбистов можно было колоть дрова…
Пришел в себя я только на балконе
— Здесь немало лукавых людей, господин Воронцов, — задумчиво произнес посол Североамериканских соединенных штатов, — я не первый день на Востоке и в каком-то смысле могу считать себя арабистом. До прибытия сюда я считался очень проницательным человеком, но мы дети по сравнению с ними. Иногда мне кажется, что они сами не понимают, где правда, а где ложь, что им все равно, что они говорят, правду или ложь. Привыкнете…
Еще ничего не поняли?
Своим поступком шахиншах полностью перевернул всю игру, поставил мне мат в один ход, намертво пристегнул к себе. Громогласно объявив, что акция в Афганистане проведена Россией, — никак не думал, что Мохаммед решится заявить такое, — он переиграл всех нас. Меня в том числе. Теперь я лишен свободы маневра — полностью! Британцы для меня лично теперь злейшие враги, да и Ее Величеству есть теперь о чем написать нашему государю. Весь местный генералитет для меня теперь смертельные враги. Кто-то — тайный враг шахиншаха, а друг моего врага всегда враг. Кто-то — враг из зависти, потому что я получил Звезду и генеральский чин, по сути, просто так. Своим выступлением шахиншах дал им публичную пощечину, негласно обвинив их в том, что они не смогли решить проблему, которую русские решили за час.
Наконец для шиитов, для радикалов — я теперь цель и не более того. Не приведи Аллах попасть к ним в руки живым. Армии они никогда не мстят, потому что армия, это нечто неодушевленное, это все равно, что мстить камню. А вот конкретному человеку — они с удовольствием отомстят.
Можно сказать, что своим выступлением шахиншах Мохаммед подписал мне смертный приговор. Почти гарантированный.
И как хитро это сделал, подлец!
Винить в том, что произошло, следует только себя самого.
— Что вам угодно, сударь?
Пикеринг выпустил еще один клуб дыма, понаблюдал, как тот растворяется в вечернем эфире воздуха побережья.
— Например, поговорить.
— Боюсь, на сегодняшний день я весьма неудачный собеседник.
— Тогда предостеречь.
Мы посмотрели друг другу в глаза — и мне стало ясно, что посол Североамериканских соединенных штатов не так прост, как кажется. Хотя бы потому, что он уже все понял.
— Вам не кажется, что любые предостережения запоздали?
Посол тяжело вздохнул:
— Не кажется, сэр, не кажется. То, что вы успели сделать… не правда ли, этот фарватер положительно нуждается в углублении! Когда я вижу, как танкеры класса Суэцмакс [100]проходят в нескольких сотнях метров от берега, меня просто бросает в холодный пот…
Я скосил глаза. К нам шел сэр Уолтон Харрис.
— Мои поздравления с производством, господин посол, — сказал сэр Уолтон, не скрывая яда в голосе. Яда было так много, что в нем можно было захлебнуться с головой.
— Боюсь, с производством будут проблемы, — откликнулся я.
— Какие же, позвольте полюбопытствовать.
— Позволю. Я являюсь контр-адмиралом флота, причем действующим — и как я смогу принять должность на берегу?
Сэр Уолтон засмеялся. Сейчас мы были квиты — за тот разговор в саду британского посольства…
— Боюсь, сэр, вам придется обосноваться на берегу.
— Уолтон… — заговорил Пикеринг, — тебе не кажется, что объявляют твой любимый танец. Останешься без дамы…