Долгая дорога домой

Афанасьев Александр

— С предохранителя не снимай! — сказал офицер, заталкивая что-то в большой рюкзак. — Снимешь, только когда скажу. Иди, проверь свой личный состав, ты их командир.

Свой личный состав… Ему дали автомат, потому что он взрослый и имеет право получить такое оружие, он сам сказал, что скаут — и теперь к нему относятся, как к взрослому. И он должен поступать, как взрослый.

Но он же не взрослый!!!!!

Среди скаутов были командиры, их выбирали, и они отдавали приказы, которым надо было подчиняться. Но он командиром не был, никогда не хотел быть командиром, потому что командир отвечает не только за себя, но и за других людей, а он очень боялся не справиться. Он боялся, что люди не выполнят его команд, а потом произойдет беда, и виноват в этом будет он, потому что командир отвечает за все. Да, как скаут-разведчик он должен был вести за собой

отряд, и в какой-то степени он тоже отвечал за него, но тут все зависело от него и только от него. Проблема была еще и в том, что перед ним были не дисциплинированные скауты, а пацан, который жирный и постоянно хнычет, и девчонка, которая старше его. Ни с тем, ни с другой он не знал, что делать. Будь это русская тайга — жирному он бы просто навешал трендюлей и отправил домой, или заставил бы делать то, что нужно, отлупив его. Но тут была не Россия, и он догадывался, что бить нельзя, а что делать — он не знал. Что касается девчонки, да еще и старше его — то с девчонкой он вообще не знал, что делать. Девчонки были для него совершенно непредсказуемыми и опасными в своей непредсказуемости — хотя он уже догадывался, что это не просто крикливые и задиристые существа, что… Короче, девчонка у него уже была, он бы умер, но не признался никому, что это так, но это было… И… в общем, девчонка эта, учащаяся в параллельном и у которой отец был концертирующим пианистом, отчего она задирала нос… в общем, она не знала, что она у него есть, и он не знал, что делать и как ей об этом сказать.

Взрослая жизнь — сложная штука.

Повесив автомат так, как он обычно вешал мелкокалиберку — стволом вверх, за спину, он подошел к своему «личному составу». Что говорить, он не знал, но знал, что что-то говорить надо. Не знал он и того, что офицеры исподтишка наблюдают за ним. Наверное, он бы гордился, если бы узнал, что сейчас проходит проверку на пригодность к службе в частях спецназа. В командовании специальных операций нужны были люди, которым для действий не требовался ни инструктаж, ни команда, потому что в глубоком тылу противника не будет ни того, ни другого, а ситуация меняется быстро и непредсказуемо. Нужны были люди, которые бы по прибытии на место сами оценивали обстановку, сами понимали, что нужно делать, а потом делали бы это. Сейчас парнишка, назвавшийся скаутом, должен был сам решить стоящую перед ним проблему, без поддержки и помощи взрослых. Если сумеет…

Немного помог парнишка из Москвы — он смотрел вокруг ошалелыми глазами, а потом выдал такое…

— Это Россия? — сказал он, и по хныкающему голосу Вадим понял, что тот вот-вот разревется, как девчонка.

— Нет, это не Россия. Это Афганистан, как ты и говорил.

Жирняк сделал то, чего от него и ожидали — сел на подножку и всхлипнул.

— Я хочу домой.

Девчонка, переодетая в мужскую одежду — впрочем, при таких условиях нет женской и мужской одежды, есть одежда подходящая и неподходящая для дальнего перехода по горам, — больше уделяла внимание тому, что посматривала на Беса, который стоял чуть подальше и разговаривал о чем-то с пуштунами. С чего бы это?

— Мы идем домой, — заявил Вадим, он надеялся, что командным и внушающим уверенность голосом, — я ваш командир, и мы вместе пойдем домой.

— Вот еще!.. — фыркнула девчонка, уже пережившая ужас плена и ставшая тем, кем она и была в России. — с чего это ты командир?

Тут можно было ответить по-разному — Бес этого не слышал, а Араб слышал. Можно было сказать: меня назначили, тем самым не зарабатывая собственный авторитет, а пользуясь авторитетом взрослых. Это был бы простой, но неправильный ход. Вадим ответил правильно:

— Если тебя не устраивает — иди одна. Мы пойдем вдвоем.

— Я никуда не пойду! Я хочу здесь остаться! — снова заныл жирный.

— Оставайся.

— Ты почему раскомандовался? Я старше тебя, с чего это ты начал командовать!?

— С того, что я скаут, а никто из вас скаутом не был. И не будет, — присовокупил мстительно Вадим, — поэтому я командир.

— Вот еще!

Девчонка снова фыркнула, будто кошка, и пошла к Бесу.

— А нам далеко идти? — по-прежнему хлюпая носом, спросил толстый.

— Несколько дней, — безжалостно ответил Вадим, — может быть, даже недель. Пока не дойдем, мы будем идти.

— По горам?

— Мы пойдем там, где есть путь. Если знаешь другой, скажи.

Толстый вдруг вскинул голову и с надеждой посмотрел на него.

— А почему за нами не прилетят?! Знаешь, как в… «Летном кресте», ну ты смотрел, в синематографе?

— Ты что, дурак? Вертолет собьют.

— Но там же не сбили…

— Это не синематограф, это жизнь. Через десять минут будь готов. Потащишь рюкзак. Сейчас я тебе найду обувь получше, она у тебя совсем непригодная.

В этот момент, чуть в стороне от машины, происходили не менее примечательные события…

Девочки

всегда созревают раньше мальчиков во всех отношениях, и поэтому в свои пятнадцать лет Катерина, а именно так звали пленницу, которую продали на базаре в Кабуле, а потом ее чудом спасли русские спецназовцы в Джелалабаде, вполне осознавала все свои козыри, главным из которых была внешность, и готова была действовать.

Катерина — ее так все звали, в том числе в семье, и никто никогда не называл ее Катя, если только не хотел с ней навеки поссориться — была петербурженкой, а в Петербурге народ особый. Столица громадной империи, крупный морской порт, рядом Кронштадт — сильно укрепленный остров с огромной базой. Можно сесть на катер и перебраться на уик-энд в Гельсингфорс ^[87], а там почти Европа. Это ведь даже не Россия, это личный вассалитет Его Величества, и живут они там совершенно не как в России, только разве что рубли принимают в оплату. Отец Катерины был довольно состоятельным человеком, весь Петербург знал, что Михасевич, товарищ министра экономики, только высиживает до пенсии, и следом на этой должности будет ее отец. Мать, а Катерина была единственным ребенком в семье, окончила Бестужевские курсы, занималась домохозяйством и оценкой произведений искусства, была доктором искусствоведения, часто ездила — Лондон, Берлин, Нью-Йорк, брала в поездки и дочь. Ее имя всегда входило в десятку наиболее авторитетных экспертов по вопросам русского изобразительного искусства. Жили они на Фонтанке, занимали половину тщательно отреставрированного особняка, мать держала салон, отца постоянно не было дома. С самого детства Катерина знала, что мать при случае изменяет отцу, но осторожно, стараясь не попадаться. Было это довольно просто — с постоянными поездками и с летним домом в шхерах ^[88], куда они ездили летом. Зимой отец и вовсе с правительством переезжал в Константинополь, а мать бывала там только наездами, потому что все ее клиенты были в Петербурге (хорошая, кстати, отговорка). Тем не менее — она любила мать намного больше, чем отца.

С проблемами взаимоотношений с мужчинами Катерина познакомилась очень рано, благо в шхерах это сделать было просто, учитывая, какой контингент там подбирался, в основном выходцы из дворянских родов и лучших фамилий России, только выбирай. Год назад она попала в компанию, в которой был сам цесаревич! Правда, заглянул он только на полчаса, там были несколько других офицеров, но цесаревич, признаться, запал ей в душу — подтянутый, стройный офицер в форме лейб-гвардии с единственной наградой, солдатским «Георгием» на черно-желтой ленте на груди, и с глазами цвета кобальта. Она попыталась попасться ему на глаза, а он только мельком взглянул на нее, поговорил с кем-то и тут же уехал. Моника Джелли была ее любимой актрисой, но после этого она порвала все ее фотографии и постеры. Хотя и понимала — без вариантов. Для общения она предпочитала мужчин постарше, слюнявые и наивные сверстники ее не интересовали.

Увы, но из-за мужчин она здесь и оказалась. Верней, из-за мужчины.

Отец с матерью поскандалили, и мать уехала отдыхать на Каспий на две недели, взяв ее с собой. Арендовали там виллу для отдыхающих — довольно богатую, двухэтажную, больше, чем их дом в шхерах. Мать уделяла ей внимание, они вместе ходили на пляж — и если кто-то хотел подмазаться, то называл Катерину ее младшей сестрой, и маме это было приятно, она это видела. По вечерам мама всегда была занята, и она, понимая это, не претендовала на ее внимание, а ходила по дискотекам.

Там-то она и познакомилась с Асланом.

На самом деле Аслан не был сыном богатого землевладельца, как он любил представляться. Он был уголовным преступником и исламским экстремистом. Аслан родился в Кабуле, ходил в школу при британском посольстве, а там почему-то учили не только английский язык, но и русский. Потом его отца убили террористы, а Гази-шах «помог» — прибрал к рукам все их достояние, Аслану было как раз восемнадцать. Тогда-то он, движимый желанием отомстить, сначала вступил в экстремистскую организацию «Хезб-ислам-е-Афганистан» ^[89] , международным сообществом признанную террористической, а потом связался с работорговцами и похитителями людей. Его внешность, манеры, знание четырех языков — фарси, пушту, русского и английского — сделали его идеальным агентом для заброски в Россию. Здесь он был уже трижды, каждый раз меняя внешность — и через его руки прошли одиннадцать рабынь. Он специализировался на особом товаре — в Афганистане ценились совсем юные и красивые русские девушки, желательно блондинки из хороших семей, за них могли дать столько, сколько стоит большой дом в Кабуле. Увы, но дела свои он обтяпывал аккуратно, и двадцатник — двадцать лет каторги за работорговлю, если не попадешь в руки казаков, тогда могут тут же повесить — он пока не получил.