Долгая ночь
Шрифт:
Он, султан, властелин степей, степи его родная стихия, и все победы ждут его в степях. Много раз он представлял себе, как на широкой равнине сходятся его войска с полчищами Чингисхана. Это будет где-нибудь на просторах Ирана или Хорезма. Ради этой последней битвы с монголами султан и торчит здесь в Грузии, в горах.
Расчеты султана не оправдались. Он надеялся отдохнуть в цветущей Грузии, собраться с силами, а вместо этого приходится то карать мятежников, то наказывать хлатскую царицу. Грузины не покорились его мечу и все время грозятся ударить с тыла. Если бы Грузия была равнинной страной, султан сумел бы покончить с ней одним ударом. А теперь вот приходится карабкаться по горным тропинкам.
Правда, при разгроме Тбилиси в руки султана попала богатая добыча, в том числе много золота. Но вместо того чтобы это золото обратить против монголов, приходится тратить его на тех же грузин. Одну половину добычи приходится расходовать ради второй половины.
Может быть, это последнее испытание и после окончательного овладения Грузией вся земля будет расчищена для султана и только два войска останутся на ней друг против друга: хорезмийцы Джелал-эд-Дина и монголы Чингиса? И тогда в сражении решится судьба. Джелал-эд-Дин снова сядет на трон своего доблестного отца – великого Мухаммеда.
Тогда на своем троне в блеске славы и могущества султан, может быть, и не вспомнит, что где-то на земле обитают эти проклятые грузины и существуют ужасные горы, у подножья которых приходится коротать беспокойную ночь.
Утомленный думами, султан наконец уснул.
Перед утром грузины, которые до сих пор скрытно шли по пятам хорезмийцев, напали на лагерь султана. Султан, обычно просыпавшийся и вскакивавший при малейшем шорохе, на этот раз проснулся позже других. Звон сабель и стук щитов разбудили его тогда, когда лагерь был на ногах и шла сеча. Едва султан начал одеваться и схватился за оружие, как пола шатра откинулась и в шатер вошел грузин, держащий на руках раненого. Видимо, грузин думал, что все живые давно выбежали из шатров и палаток, чтобы сражаться, и что шатер пуст. Входящий задел головой за полу шатра, шлем его соскочил и по плечам рассыпались длинные волосы. Султан растерялся, увидев перед собой женщину с распущенными волосами и раненым воином на руках. Женщина растерялась, увидев не кого-нибудь, а самого султана. Их взгляды встретились. В сознании султана промелькнуло, что где-то он уже видел эту женщину, не то наяву, не то на картине, не то во сне. Но минута была не такая, чтобы предаваться воспоминаниям.
Женщина мгновенно опустила раненого на землю, выхватила у него из ножен саблю и, видимо, готова была к прыжку. Но стрела султана опередила прыжок. Женщина, так и не успев распрямиться, ткнулась лицом в землю и распласталась ниц.
Султан забыл о своей переливающейся драгоценными камнями короне, он схватил пояс с прикрепленным к нему кинжалом и, перепрыгнув через грузина и грузинку, бросился из шатра. Конь, ждавший всегда под седлом у входа в шатер, был на месте. Султан вскочил в седло и огляделся, чтобы понять, что происходит, и оценить свое положение. Оказывается, бой уже откатился от султанова шатра, чудом не задев сам шатер. Джелал-эд-Дин понял, что он только что находился на волосок от смерти, но что стрела судьбы и на этот раз просвистела мимо.
Нападение грузин было так неожиданно, что никто из хорезмийцев не успел опомниться. Им пришлось либо лечь под саблями врага, либо бежать. Многие были перебиты прямо в палатках. Только кое-где стучали сабли о сабли, это кучки отчаянных храбрецов продолжали сопротивление.
Джелал-эд-Дин сразу оценил обстановку. Он понял, что грузин гораздо больше и что если один раз смерть пронеслась мимо, то незачем вторично испытывать судьбу. Откуда ни возьмись, как только султан появился на коне, возникли около него несколько эмиров. Все они, с султаном
Хорезмийцы еще продолжали сопротивляться, когда пронеслась весть, что султан покинул лагерь, бросив на произвол судьбы свои войска. Кто мог, разбежался, иные побросали оружие, чтобы сдаться в плен.
Победившие грузины вдруг поняли, что они в горячке боя не сделали главного, не поймали Джелал-эд-Дина. Варам Гагели, как был с обнаженной саблей, ворвался в шатер султана. Ему представилась следующая картина. Постель разбросана, на столе корона вся в драгоценных камнях, около постели валяются в беспорядке султанские нарядные одежды, обувь. Недалеко от входа, лицом кверху лежит раненый грузинский воин, а поперек него, ничком, неподвижная женщина. Варам Гагели перевернул женщину и тотчас узнал Цаго. Он выдернул стрелу из ее груди, Цаго застонала и открыла глаза.
– Султан… Здесь султан, держите его, – забормотала Цаго не то наяву, не то в бреду.
– Султан бежал, – ответил ей Варам Гагели.
Цаго снова закрыла глаза, и голова ее бессильно упала.
Всех раненых, в том числе и Цаго, грузины поручили жителям из деревень Картли, а сами, с добычей и пленниками, через ущелье Куры и через Зекарский перевал пошли на ту сторону Лихского хребта.
Основные хорезмийские войска подходили к перевалам через хребет, когда до них дошла весть о бегстве Джелал-эд-Дина. Тотчас они повернули обратно. Грузинская армия, находящаяся в Лихтимерети, устремилась за ними. Пока не кончились горы, грузины преследовали хорезмийцев, нападая на них в узких теснинах и неудобных для боя местах, но как только началась равнина, грузины прекратили преследование, ибо на равнине многочисленность хорезмийцев вновь становилась их преимуществом.
Позорное бегство Джелал-ад-Дина привело его в сожженный Тбилиси. Здесь все же осталось несколько домов и даже некоторые части дворца Давида Строителя и Тамар, в которых можно было жить и в которых располагался теперь Шереф-эль-Молк. Визирь подобострастно встретил Джелал-эд-Дина и простодушно спросил, где же корона, уж не случилось ли несчастья и не потерялась ли корона в пути.
Джелал-эд-Дин бросил на визиря мрачный взгляд исподлобья и быстро прошел мимо в двери дворца. В покои осмелился последовать за султаном только Орхан, разделивший со своим повелителем горечь поражения и бегства.
– Визирь издевается над нами, спрашивая про корону. Лучше бы поинтересовался, как мы спасли свои головы.
У султана было плохое настроение, и Орхан, давно ненавидевший визиря, решил использовать удачный момент.
– Визирь больше всех ратовал за поход в Лихтимерети. Интересно, почему он не пошел с нами, а остался отсиживаться в тылу?
Стрелы Орхана попадали в цель. В спокойном состоянии духа султан прежде всего подумал бы о том, что визирь и Орхан враждуют и что к словам Орхана нужно относиться осторожно, а еще лучше вовсе пресечь его болтовню. Но сейчас слова Орхана ласкали слух султана – причина поражения перекладывалась на другого человека. Это было султану по душе, и он слушал Орхана не перебивая.
– Как и в Хлате, мы готовились к этому походу в глубокой тайне. Грузины не скоро узнали бы о наших намерениях. Нас выдали грузинам. А выдать мог только высокопоставленный, хорошо осведомленный человек, только приближенный султана. – Орхан говорил, а сам поглядывал, какое действие производят его слова.
Султан кипел и бесился. В конце концов он прогнал Орхана, закрылся в комнате, и никто не смел не только войти к нему, но и приблизиться к порогу.
Неизвестно, чем кончился бы этот день для визиря, но тут произошло событие, рядом с которым все остальные показались мелкой возней.