Долгая ночь
Шрифт:
Моя работа в отеле не давала мне возможности ездить в Мидоуз чаще, чем два раза в год. Билл сопровождал меня только в первый приезд. Каждый раз приезжая, я видела, что имение все глубже утопает в нищете и ветшает. Чарлз давно смирился с этим, продолжая хоть как-то поддерживать все это хозяйство, чтобы обеспечить основные потребности.
Папа обычно жаловался на налоги и расходы. Но Вера говорила, он все реже уезжает из дома и почти не играет.
– Возможно, ему уже нечего проигрывать, – предположила я, и Вера согласилась.
Долгое время папа едва обращал внимание на меня или Билла. Но я знала, что
С каждым годом Шарлотта все больше внешне начинала походить на папу. Она росла высокой и крупной и ее длинные пальцы и руки были слишком велики для девочки ее возраста. То, что мы долгое время не виделись, отразилось на ее отношении ко мне. Когда ей было пять лет, она едва меня узнавала, каждый раз когда я приезжала. Когда я с ней разговаривала и играла, то заметила, что ей нужно больше времени, чтобы сообразить, чем следовало бы. Она не могла сконцентрировать свое внимание. Ее просто зачаровывало что-нибудь блестящее, и она могла часами крутить это в руках, но ей не хватало терпения, когда дело доходило до счета или изучение букв. Как только Шарлотта достигла школьного возраста, Лютер стал брать ее с собой в школу как можно чаще, но она быстро отстала от своих сверстников.
– Ты бы видела как Лютер заботиться о ней, – сообщила мне Вера во время одного из моих приездов. – Он не позволяет ей выходить на улицу без платка, если там слишком холодно, и тут же загоняет ее домой, как только закапают первые капли дождя.
– Он очень серьезный и взрослый для своего возраста, – сказала я. Так оно и было. Я еще никогда не видела такого маленького мальчика, который бы так внимательно мог сосредоточиться на чем-либо и имел такое чувство юмора. Он следил за собой, как маленький джентльмен, и как говорил Чарлз, оказывал уже существенную помощь на плантации.
– Клянусь, этот мальчишка соображает в механизмах уже почти так же как я, – говорил мне Чарлз.
Когда бы я не посещала плантацию, я некоторое время проводила на семейном кладбище. Так же как и все здесь, оно нуждалось в нежном и заботливом уходе. Я вырывала сорняки и сажала цветы. Я убиралась как могла, но природа, казалось, хотела овладеть Мидоуз и с жадностью поглотить его новой порослью. Иногда, уезжая, я оглядывалась и желала, чтобы дом развалился и ветер далеко разметал бы его на кусочки. Лучше бы он исчез, думала я, чем он будет медленно умирать, как мать Билла, запущенный, похожий на засохшую корку.
Ничто особенно не изменилось, поскольку в этом была заинтересована Эмили. Она никогда не получала особой радости и удовольствия от плантации, когда та еще процветала. Ей было все равно как растут цветы, аккуратные живые изгороди, яркие магнолии или глицинии. Если бы она выглянула в окно и посмотрела на мир своими серыми глазами, все вокруг ей показалось бы бесцветным. Она жила в черно-белом мире, в котором только ее религия была сетом, а дьявол постоянно пытался навязать тьму.
Эмили становилась все выше и тоньше, и ни
– Всем нашим молитвам и хорошим делам воздастся, – сказала она мне, когда я повернулась, чтобы попрощаться. – Дьявол здесь больше не живет.
– Возможно, ему здесь слишком холодно и темно, – саркастически заметила я. Она собралась с силами и неодобрительно сжала губы.
– Когда дьявол понимает, что у него нет шансов на победу, он быстро перемещается на новое пастбище. Остерегайся, он может последовать за тобой в Катлерз Коув и устроить свое жилье в твоей захолустной берлоге разврата и удовольствия. Ты должна настоять на регулярных религиозных службах, построить часовню, положить в каждую комнату по Библии.
– Эмили, если когда-нибудь понадобится изгнать дьявола из моей жизни, я позову тебя.
– Да, – сказала она, самонадеянно отступая назад. Ее самоуверенность действовала мне на нервы, я с нетерпением ждала, когда же я смогу вернуться в Катлерз Кову.
В Мидоуз я вернулась уже через год, получив известие о смерти папа. На его похоронах было всего несколько человек. Даже Билл не поехал со мной, сославшись на неотложную деловую поездку. У папы почти не осталось друзей. Все его карточные приятели уже умерли или уехали куда-нибудь, а большинство владельцев других имений, став жертвой тяжелых времен, распродали свои земли. Ни один из родственников папы даже не подумал приехать в Мидоуз.
Папа умер в одиночестве, до самого последнего часа он напивался в стельку. А как то утром он просто не проснулся. Эмили не проронила ни слезинки, даже в моем присутствии. Она была удовлетворена, что Бог забрал его, потому что настало его время. Похороны были очень просты, а потом Эмили предложила чай и немного пирога. Даже священник не остался после похорон.
Я подумала о том, как бы забрать Шарлотту с собой, но Вера и Чарлз отговорили меня от этого.
– Ей хорошо здесь с Лютером, – сказала Вера. – Разделив их, мы разобьем их сердца.
Я понимала, что на самом деле это разобьет сердце Веры, потому что она стала матерью Шарлотте, и было по всему видно, что Шарлотта тоже считала так. Конечно, Эмили была против отправления Шарлотты в этот греховные Содом и Гоморру на пляже. В конце концов я решила, что самое лучшее оставить ее здесь, даже с Эмили, потому что, казалось, Эмили не влияет на Шарлотту и не докучает ей своими религиозными фантазиями. И конечно, я никогда не говорила Биллу правду о Шарлотте и никому не собиралась рассказывать. Она останется моей сестрой, а не дочерью.
– Может когда-нибудь вы с Чарлзом привезете Лютера и Шарлотту в Катлерз Коув и погостите некоторое время, – предложила я Вере. Она кивнула, но сама мысль о такой поездке казалась ей не реальней полета на Луну.
– Думаешь, теперь с вами здесь будет все в порядке? – спросила я ее перед отъездом.
– О, да, – сказала она. – Мистер Буф давно перестал заниматься хозяйством. Его смерть никак не повлияла на нашу жизнь. Чарлз следит за выполнением работ. Они с Лютером все делают вместе, и Лютер будет сильным и умелым помощником.