Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
Шрифт:
— Видите, друзья, какое родилось у меня дитя. Нам опасно быть рядом. Ведь я еврейский писатель, мало ли какие события нагрянут, вдруг — обыск? Словом, не могли бы вы меня выручить, взять эту рукопись? Ты, — обращаюсь к агенту КГБ, — не связан с еврейской культурой, никому даже в голову не придет искать у тебя.
Мой расчет оказался точным. Отказать ему уже неудобно. Был ли риск, что донесет? Нет. Ведь я четко предупредил: ты — единственный, кто знает о пьесе.
Следующую свою работу из еврейского цикла — «Захлопнутые двери» — я тоже хранил у него. Это был мой самый оригинальный, самый надежный тайник».
«Разве важно, на каком
Так убеждает себя й в течение многих лет. Его доводы:
—…У каждого народа (у каждого без исключения!) язык — основа существования, основа культуры, суть национального начала. А у евреев? Нет, нет! Несколько тысяч лет мы меняем свой язык. И оказалось, для нас это не главное. В еврейском писателе запрограммирован не язык — наша история.
— …Вы хотите сказать, что, уйдя в литовскую литературу, вы остались еврейским писателем?
— А как же! Я остался евреем.
_________________________
«Что-то особенное есть в самом взгляде еврейского литератора на мир!»
Примечательно: это говорит не й — один из его приятелей, литовец. Театральный критик.
Он сидит в кресле, подыскивает все новые и новые аргументы. Наконец, предлагает:
— Йосаде, у тебя большая библиотека. Хочешь мы проведем эксперимент? Открой любую книгу, дай прочесть мне небольшой отрывок. Совсем небольшой, чтобы я не мог догадаться, кто автор. Угадаю другое: его национальность, точнее — еврей он или нет.
Вспоминая тот вечер, й разводит руками:
— Я доставал с полки одну книгу за другой. Он читал… Три — четыре — шесть строк. Представьте, он не ошибся ни разу!
й добавляет не сразу:
— Наверное, вы догадались: мой приятель был «немножко антисемитом». Мы встречались с ним часто. Мы были интересны друг другу. Но скажите, дорогой мой, все-таки: чем же отличается взгляд еврейского писателя на мир? (10 декабря 90 г.)
Последний еврей
й много говорит на эту тему. Она, конечно, не сводится к истории пьесы, которая сначала называлась именно так, а потом стала называться иначе — «Прыжок в неизвестность».
_________________________
2 сентября 91 г. «Началось все с одного разговора. Иосиф вернулся из Израиля. И вот звонит мне жена Г.: «Каковы его впечатления?» Я ей: «Есть плюсы и минусы в тамошней жизни, к тому же сын не собирается никуда переезжать». — «А как вы относитесь к Израилю?» Я (понимая направление ее мысли): «Знаете, пришла старость, поздно что-то менять. А когда я был там три месяца, у меня возникло впечатление: в Израиле рождается новая нация — израильтяне. До сих пор, в течение тысячелетий, мы были евреями. Теперь в Израиле будут жить израильтяне… Разница принципиальная». Г. не поняла меня. А я не стал разъяснять. Положил трубку. Несколько дней мучился: почему я раньше так четко не формулировал это для себя? Да, в истории евреев начинается новая эра. А еще дней через десять решил: об этом надо писать пьесу. Рождение нового народа, как и нового человека, — всегда драма».
_______________________
Мне трудно сейчас переписывать наш диалог с й (я не согласен со многими его мыслями). Разумеется, это не имеет никакого значения для нашей работы.
«…Вы удивитесь: мой герой — антиизраильтянин. Израиль — трагедия для него. Эта идея парадоксальна? Что ж, парадокс горек. Макс Перас (так вначале зовут героя. — Е.Ц.) борется против израильтян, но…за еврейское начало, еврейский менталитет. Что это значит? То, что для героя важнее всего справедливость, дух Десяти заповедей.
— А разве в Израиле нет справедливости?
— Конечно. Нигде в мире нет справедливости. Ни в одном государстве. Вот и еврейский народ в Израиле превращается в такой же народ, как остальные.
— А еврей, живущий в диаспоре, часто униженный, терпящий оскорбления, — разве он несет справедливость?
— Разумеется! Именно в силу постоянного унижения — в течение тысячелетий — у евреев развился инстинкт справедливости. Нести справедливость стало нашей миссией. Потому-то евреи так много достигли. Конечно, католицизм и другие религии — тоже за справедливость. Но справедливость, утверждают они, чаще всего приходит после смерти человека. Еврейство же всегда ставило вопрос о торжестве справедливости сегодня, сейчас. Оттого мы боролись и боремся за справедливость. Увы, иногда в процессе борьбы искажается сама идея. Так было во время многих революций, в период «строительства коммунизма»… Но в целом чувство справедливости у нас, что называется, в крови. А Израиль? Там жестокий мир. Как и в Америке. Как почти в любой другой стране. И — даже больше. Ведь на Ближнем Востоке действует фактор силы. У еврея там часто нет выбора: против него всегда стоит араб, готовый выстрелить. Впрочем, снова подчеркну: там не евреи — израильтяне».
______________________
Теория й, разумеется, не оригинальна. Знает ли он об этом? Впрочем, я не хочу мешать развитию его замысла.
_____________________
Рассказывая о будущей пьесе, й запамятовал: прошло почти шестьдесят лет с тех пор, как он впервые противопоставил понятия: еврей в диаспоре и — еврей, живущий в национальном государстве. Легко нахожу в своих записях такой его монолог:
«…Как далеки сейчас от нас споры и конфликты, которых немало было в предвоенные годы в еврейской среде. Вспоминаю один из «вечных споров». Между теми, кто возрождал древний еврейский язык, и теми, кто противопоставлял ивриту язык диаспоры — идиш. Естественно: люди, мечтавшие о еврейском государстве в Палестине, хотели объединить соплеменников с помощью общего языка. Им был иврит.
Эта проблема коснулась меня еще в школе. Я уже решил стать еврейским писателем. Но вот досада: во всей округе не было гимназии на идиш. И у нас в Калварии, и в других, соседних, городках — гимназии на иврите. Между прочим, все в школе знали: я не участвую в работе сионистской организации, а, кроме того, сочиняю рассказы на идиш. Но до поры до времени никого это не интересовало.
И вот шестой класс, конец учебного года. Нам предстоит писать сочинение. Тема хранится в тайне. Придя утром в класс, мы эту тайну, конечно, узнали. Тема была сформулирована примерно так: «Что я хочу сделать для своего народа?»
У каждого из нас — по три часа. За это время я написал страниц восемь. Не знаю, что толкнуло меня сказать правду — все, что думал. Моя жизнь, признался я, будет посвящена утверждению культуры и языка идиш, а значит — объективно — борьбе с сионизмом.
Прошло еще два или три дня… В класс входят директор гимназии и учитель литературы. Раздают сочинения. Слышу:
— Йосаде, встань! Вот твоя работа! «Отлично» за язык и «плохо» за содержание.
Никаких комментариев. Я тоже молчу. А перед тем, как мы расходимся по домам, меня приглашают к директору. Он откровенен: