Долгие ночи
Шрифт:
Сходил сегодня Соип в соседнее село. Красные яблоки видел в садах, желтые груши. Так бы и впился в них зубами. С одного двора хлебом вкусно пахло. Напрасно вспомнил сейчас — слюнки потекли. Лучше бы не ходил, не смотрел, не вспоминал…
Соип не слышал, как к нему подошел Болат и тронул за плечо.
— А, это ты…
— Держи, Соип, — сказал Болат и что-то сыпанул ему в руку.
— Что это?
— Мать ячмень пожарила…
— Откуда?
— Мовла
Соип поднес было руку ко рту, но тут же опустил ее.
— Ты что? — спросил Болат.
Соип заплакал. Никто и никогда еще не жалел его так, как Болат. Хороший друг!
— Ты ешь, ешь, — уговаривал Болат. — Половину я сам съел, половину тебе принес.
Соип потянулся и свободной тонкой рукой прижал к себе друга.
— Нельзя… Я отнесу матери… Мать умирает… от голода…
Болат знал. Только чем он мог помочь? Постоял, помолчал и ушел…
А Соип забрался в непроглядную темноту землянки.
— Нана [85] , - позвал он.
— Что тебе, сынок? — чуть слышно откликнулась мать.
— Я. Вот… покушай.
Соип нашел руку матери и высыпал ей на ладонь ячменные зерна.
— Ты сам бы съел.
— Я уже.
85
Нана — мать, бабушка.
Соип вынырнул из землянки. Постояв некоторое время на воздухе, вернулся.
— Поела? Полегче теперь?
— Да, сынок. Завтра бы тоже так поесть, глядишь, и на ноги бы встала… Ох, винограду бы… хоть одну кисточку… Тогда бы совсем поправилась. Да ниспошлет Аллах тихого счастья. А как винограду хочется…
У одного из костров собирались люди. Много людей. Человек двадцать. Среди них сидел и рыжий Касум. Красивый мужчина был когда-то. Да только война обезобразила его красу. Без глаза домой вернулся. Но Касум не унывал. Одним глазом видел лучше других с двумя глазами.
А у Мовлы пустой рукав. Левый. Осколком снаряда руку снесло.
Как ветку. Мовла сразу и не почувствовал тогда…
Маккал рассказывал что-то интересное. Маккал много знает, в разных странах побывал, среди русских долго жил. О том, что слышал, и рассказывает. А людям интересно. Слушают его внимательно. Маккал счастливчик — ему на войне повезло: всего лишь три пальца на руке потерял…
Горит костер. Вокруг люди. У всех сейчас одна радость — огонь и тепло. Одежда на всех одинакова: старая, поношенная, в заплатках. И оружие у всех. А как же без оружия, да еще в чужом краю! Пистолеты, ружья, кинжалы. Вдруг что-нибудь случится? Их защитить некому. Потому без оружия им нельзя.
Просто невозможно.
Горят костры. Люди сидят вокруг костров. Много костров…
Много людей…
ГЛАВА III. У КОСТРА
Не навязывайте здешнему народу не соответствующих его нравам и обычаям законов, которых никто не принимает.
А.С. Грибоедов
На лагерь опускалась ночь. Небо чуть бледнело, вспыхивало миллиардами звезд. Млечный путь туманным сиянием протянулся над головой. Но небо это чужое. И ночь чужая. И чужие люди вокруг на этой чужой земле…
Но нельзя беспрестанно лить слезы, не пристало горцу простирать руки, взывая к небу. Не мужское дело поддаться горю и жить, опустив голову и разучившись смеяться. "Эге-ей, кенти!
Вы что, приуныли? Тогда зажигай костры!" Робкие язычки огня облизывают сучья. И вот уже слышится смех то здесь, то там.
И тьма отступает перед пламенем костра.
— Расскажу-ка я вам, что случилось под Аллероем, — слышен звонкий голос. — Жил в нашем ауле здоровяк по имени Бута.
Шестигирдовыми мешками играл, как пуховыми подушками. Да. Но силою был — богатырь, а душой — настоящий заяц. Как услышит стрельбу — мгновенно в лес. И сидит там вместе с женщинами рядом. Женщины речи заводят, дескать, какие у них мужчины, смелые да храбрые, да какие они сильные. Бута соглашается:
"Да, мы такие!" Женщины и дальше языками чешут, дескать, какие же несчастные мужчины, ни сна они не знают, ни отдыха, все в седле, все в походах. "Такова наша доля", — заявляет Бута.
Однажды, отсидевшись в лесу, возвращаются они в аул. И вдруг где-то совсем рядом раздался выстрел. Бута как стоял, так и рухнул. "Аллах, убили меня!" — только и успел воскликнуть.
Женщины засуетились, бросились к нему, спрашивают: "Что с тобой? Куда тебя ранило?" — "Пуля попала в самое сердце!" -
"Ой, несчастный, берег-берег свою душонку, да так и не сберег". Обнажили женщины его богатырскую грудь, а раны-то не находят. Только жука нашли ночного у него за пазухой. Женщины и навалились на Буту: "Держи свою пулю! Трус и от такой может подохнуть".
Дошла очередь до зандаковца.
— Однажды приехал в наш аул гость из Гойты, — начал он. — Гостит день, другой. Пора бы и домой уже ему собираться. Но он вот с чем обратился к хозяину: "Говорят, тут где-то живут еще одни наши сородичи. Сам подумай, приеду я домой, а меня спросят, видел ли я их? Что мне ответить? Покажи их мне, пожалуйста".
Вышли гость и хозяин на улицу, а навстречу идет хромой. "Вот человек вашего тейпа [86] ", — показывает хозяин. Гость промолчал и прошел мимо. Хромой ему не понравился. Идут дальше.
Встречается горбун. "Вот тоже ваш человек". Гость покрутил головой и отвернулся. И тут впереди появился высокий, статный, добротно одетый мужчина, но немного косой. "А этот как, тоже наш?" — спрашивает гость. "Ваш", — отвечает хозяин. "Слушай, — говорит ему гость, — ты теперь ноги напрасно не бей, возвращайся, а своих сородичей я теперь и сам как-нибудь распознаю".
86
Тейп — род, племя, родовая община.