Долгие ночи
Шрифт:
Все малые народы уже поднимаются против владычества турок.
Западные христиане, курды и арабы от Багдада до Алеппо.
Восстание вот-вот перекинется на Сирию. А тут мы со своей просьбой о помощи пожаловали. Турки сами сейчас нуждаются в ней. Отряды, созданные из переселенных черкесов, брошены на заморских христиан. По своей жестокости они даже превосходят своих хозяев. Вот и нас, видимо, турки хотят использовать в том же качестве.
— Не допустим, — отрезал Арзу.
На время в
— Куда же все-таки решено расселять нас?
— В Диарбекирский виллает.
— Это все равно что обречь нас на смерть… Мусу или Сайдуллу не встречал?
— Видел их. В Эрзеруме. Муса уже стал пашой. Сайдулла пока официальной должности не имеет. Оба живут неплохо.
Арзу облокотился о подушку.
— А как жизнь в лагере?
— Нас осталось уже шестнадцать тысяч. Две тысячи человек лежат на кладбище. Я подсчитал, в среднем в сутки умирает по сто человек.
— Новых заболеваний нет?
— Болезни все те же — дизентерия, малярия, тиф.
— Сколько зерна осталось?
— Вчера считал. Получилось меньше двадцати мешков кукурузы.
Мы распорядились сделать из нее крупу, чтобы кормить больных и детей супом. Остальные пусть позаботятся о себе сами.
— Как наши гатиюртовцы?
— У Мачига умерли жена и двое детей. Похоронили мы и Ибрагима.
Последнего в семье.
— Упокой его душу Аллах.
— Аминь.
Арзу надолго замолчал. Думая, что он уснул, начал укладываться и Маккал. Однако Арзу не спал.
— Мне послышалось, будто Тарам говорил что-то о нападении на Муш. Это было?
— Было. Воспользовались вашим отсутствием, сбились в группу и дважды штурмовали Муш. Слава Богу, обошлось без крови.
Высокие каменные стены защитили город. Но дома тех, кто жил вне его стен, разграбили дочиста.
— Остопиралла! — невольно вырвалось у Арзу. — Как же мы теперь им в глаза смотреть будем?
— История очень неприятная.
— Кто зачинщики?
— Этого я не знаю. Говорят, какие-то люди мутили народ.
Призывали идти, чтобы добыть еды или погибнуть с оружием в руках. Когда же дошло до дела, во главе оказались Тарам и Довта.
— Сволочи! Все испортили, представили нас ворами и разбойниками. Если мы еще могли надеяться на хорошие земли и на мирную жизнь, то теперь все пропало. Кому захочется иметь дело с грабителями?
Арзу долго не мог успокоиться.
— Как настроены люди в целом? — спросил он, немного остыв.
— Большинство намерено вернуться. Кое-кто уже тронулся в обратный путь.
— А твое мнение?
— Я согласен с ними.
— Да, для нас теперь это единственно возможный выход, — твердо сказал Арзу. — До весны нам не дотянуть. Вернемся. Уж лучше в Сибири прожить год, чем один день здесь… Собери завтра аульских старшин и начальников отрядов. Будем решать все вместе…
Последние слова Арзу произнес почти засыпая. Но заснуть им не дал отчаянный мальчишеский крик:
— Арзу! Маккал! Дада умирает…
Болат уткнулся в горячее плечо Арзу и затрясся всем телом.
Данча умирал…
ГЛАВА V. ДАНЧА
Путь добрый тебе, мой милый журавль,
С птенцами, с подругой летишь прямиком,
Весной, как в родимую гавань — корабль,
К чинаре своей с прошлогодним гнездом…
О. Туманян
О ночь! Как длинна ты бываешь и жестока! Ни жалости в твоем мраке, ни милосердия. Холодны и безжизненны твои объятия.
Когда же ты кончишься, ночь? Под покровом твоей мглы раненый взывает о помощи, умирающий смотрит в бездушные глаза смерти.
Слышишь, как кричат больные дети, стонут безутешные матери, воют голодные звери. Почему же ты так безмолвна, ночь? Почему нет в тебе ни капли сострадания к голодным и измученным людям?
Может, ты знаешь, в чем вина их? Скажи, ибо люди о том не ведают. Вольную волю добывали, лучшую долю искали. Уповая на Бога, ютились в холодных саклях, мечтая о хлебе насущном.
Простирали к солнцу свои руки, но и небо над ними жестоко надсмеялось. Так кто же выведет их к свету? Обогреет?
Обласкает? Наполнит души новой надеждой? О ночь!
Нет, не по собственной воле устремились эти несчастные в неизвестный край, где им рай на земле посулили. И они черным людям поверили на слово. Черные люди сюда и загнали их обманом, сюда, под твой покров. О ночь!
Как ты холодна! И горячая кровь не струится по жилам, и сердце бьется все медленнее, потому что нет у ночи родины.
Прислушайся, ночь, к стонам мужчин, в безысходной тоске вопрошающих: "Аллах всемогущий, за что так жестоко, за какие грехи мы тобою наказаны? Смерть пощадила нас в бою справедливом, но обрекла на гибель позорную на чужбине. Приди же на помощь, всемогущий Аллах…"