Долгий сон
Шрифт:
Прислушиваясь не столько к музыке, сколько к прикосновениям партнерши, Рыбий Пуп не обратил внимания, что Зик пошел танцевать с Бет. Обернувшись, он увидел, что Мейбелл сидит в одиночестве, заметил, как она вынула сигарету из его пачки. Музыка кончилась, и, ведя Глэдис назад к столику, он крикнул:
— Брюхан, еще четыре пива!
— Сию минуту! — отозвался из-за стойки Брюхан.
— А как же я? — с вызовом спросила Мейбелл, глядя ему прямо в глаза.
Над столиком повисла напряженная тишина. Мейбелл оказалась лишней, и по какой причине — было яснее ясного. С виноватым
— То есть, я хотел сказать, пять бутылок, Брюхан! — поправился он.
— Не надо! Подавись своим поганым пивом! — Мейбелл презрительно скривила толстые губы.
— Мейбелл, — укоризненно сказала Глэдис, — мальчики выбрали, кого им хочется…
— Катись ты к дьяволу, сука белесая! — с неожиданной яростью завизжала Мейбелл и, вскочив из-за стола, с грохотом смахнула на пол бутылки. — Я не слепая покамест! Вижу, что выбрали! Польстились на белое мясо! Только вы-то шлюхи — не белые! Ниггеровыдочки, как и я! Просто им белей вас взять неоткуда, они и выбирают, что хотя бы похоже! — Она резко обернулась к Зику и Пупу. — Если вас так уж тянет на белое, что ж вы не ходите на тот конец города, там однимтолько беленьким и торгуют. Не хотите говорить? Тогда я вам скажу! Боитесь, что убьют, как собак! Сидишь с ними, сволочами, а они на тебя взглянуть гнушаются, сами черней гуталина, а подавай им желтое да белое!
— Но ты-то, Мейбелл, — черная, — через силу улыбнувшись, сказала Бет.
— И горжусь этим! — вскинулась Мейбелл.
— Тебе только и осталось,что гордиться, — негромко сказала Глэдис.
— Эй, что у вас тут за шум? — Брюхан поставил перед Мейбелл бутылку пива и тяжело затопал обратно.
Мейбелл перевернула бутылку вниз горлышком, и пиво пенной струей хлынуло на пол.
— На, лакай, — ядовито бросила она Пупу.
— Не стыдно, Мейбелл? — сказала Бет. — Выливаешь чужое пиво…
— Напилась и завидует, вот и все, — сказала Глэдис.
— Кому — тебе, белохвостая сука? — злобно огрызнулась Мейбелл. — Никогда в жизни я тебе не позавидую.
Звуки буги-вуги умолкли. Рыбий Пуп еле сдерживался, в руки ему словно вставили стальные пружины — подняться бы сейчас и двинуть эту девку кулаком по потной черной роже. Все понимали, что происходит, он это знал, но зачем говорить об этом вслух. Стыдно, когда про такое говорят вслух.
— Дай людям быть, с кем им нравится, — прорычал он.
— Во-во! — немедленно подхватила Мейбелл, нагибаясь к нему через стол и брызжа пьяной слюной. — Дали ему белые Джимом Кроу по черной заднице, так нет же, ему все мало!
— Шла бы ты, а, Мейбелл? — сказала Бет. — Уши вянут от этих разговоров!
— Я здесь такое же право имею находиться, как ты, желтая тварь! — визжала Мейбелл.
— Я тебе не тварь. — Бет встала.
— А я и не говорю — тварь. Я говорю — желтаятварь!
Зик потянул Бет обратно на стул.
— Убирайся, черная зараза, чтоб я тебя больше не видела! — крикнула Бет.
— Верно! Черная! — пронзительно вопила Мейбелл. — И кабак этот — для черных! Не нравится здесь — ступай в кабаки для белых… что не идешь? А то, что ходу нет! И рада бы, да не подступишься!
— Черт знает что, — буркнул Рыбий Пуп. — С меня хватит.
— А ты не стесняйся, сердечный! — мигом перекинулась на него Мейбелл. — Я хоть и женщина, но с таким, как ты, справлюсь, будь спокоен!
— Брюхан! — позвал Рыбий Пуп.
— Зачем беспокоить человека? — не унималась Мейбелл. — Самому, что ль, слабо?
— Я здесь! — Брюхан вперевалку подошел к столику, глаза его смотрели недобро. Он тоже был черный. — Что тут у вас стряслось?
— Уберите отсюда эту девку, покуда я ей не съездил, — сказал Рыбий Пуп.
— Съезди! Попробуй только!..
— Не хотите, чтоб она сидела за вашим столиком? — спросил Брюхан, хотя спрашивать было излишне.
— С нами уже сидят две девочки, — беспомощно объяснил Зик.
— Девочки? — на весь зал разнесся полный яда голос Мейбелл. — Ха-ха! Скажи лучше — проститутки! — Она повернулась к Бет. — Я — проститутка, и ты — такая же! — Она опять обратилась к Зику: — Все у нее то же самое! На ощупь — одно и то же. Одинаковая сласть. По-твоему, у ней все лучше, потому только, что белей,так ведь не белое все равно. Своего же цвета стыдишься! Заклинилисьна белом, дураки черные, вот и хапают, что для них понаделали белые в Черном поясе! Валяйте, подонки, подбирайте объедки после белых!
— Все, Мейбелл, хватит, — спокойно сказал Брюхан.
— Ты еще будешь на меня гавкать, черный пес, — набросилась на него Мейбелл.
Кинув поднос, Брюхан подскочил к ней, ухватил одной рукой за шиворот, другой — за ногу и без особой натуги вскинул вверх.
— Опусти сейчас же! — визжала Мейбелл, барахтаясь и молотя руками воздух.
— Вышвырни отсюда эту стерву! — крикнул кто-то.
— Вышвырни вон! — подхватили другие.
Держа Мейбелл на поднятых руках, словно подушку, набитую перьями, Брюхан пошел через зал. Мейбелл брыкалась и рыдала, барабаня кулаками по его спине. С клавиш рояля опять полетели звуки буги-вуги. Один из официантов, забежав вперед, открыл Брюхану дверь, и тот стал спускаться по лестнице.
— Пошла вон, и, пока не протрезвишься, чтоб не показывалась! — донесся голос Брюхана. Хлопнула дверь, и он вернулся. — Нализалась, и все дела.
— Язык у нее без костей, — сказала Глэдис.
— Выпьем-ка лучше еще пива, — сказал Зик.
— Точно, — поддержал его Рыбий Пуп.
Тяжелой поступью подошел Брюхан, неся еще четыре бутылки.
— Ну, порядок теперь?
— Нормально, — сказал Рыбий Пуп.
Но понадобились еще три бутылки, чтобы смыть изо рта привкус услышанного от Мейбелл. После он уже был под хмельком, и ему стало все равно, и в самое время Глэдис, прижавшись к нему, когда они танцевали, спросила шепотом: