Долго без тебя
Шрифт:
– Мэри, а во сколько я решил…
– Ох, я даже и не знаю! Математику ты любил с самого начала. К языкам ты был равнодушен. Зато на математику ходил с удовольствием!
– А когда дети идут в школу?
– Патрик пошел в школу в пять лет.
– В пять!? И ты можешь читать так долго!? Не удивительно, что ты столько всего знаешь! Мэри, ты тоже так рано научилась читать!? – Женщина пожала плечами:
– Времена всегда меняются. Сейчас детей учат читать с трех лет, учат их иностранным языкам.
– Так рано? Но они же толком ходить не могут!
– Ученые про… Гораздо более образованные люди, чем я…
– Такие бывают?
Патрик рассмеялся:
– Определенно! Так вот, они много наблюдали за детьми, за обучением и пришли к выводу, что будет больше пользы, если начать учить ребенка очень рано. Чем раньше начинаешь учиться, тем легче учиться.
– Правда!? Вот это да!.. – Девушка ненадолго задумалась. – Хм... А старуха Винни меня тоже учила с самого детства... А я даже не знала почему...
– Такие женщины как Винни всегда знали очень много.
– Правда? Мэри, а откуда ты это знаешь? – Мэри таинственно улыбнулась и пожала плечами.
– Знаю...
– Она столько всего знает, что я и в подметки не гожусь! Она знает все легенды и сказки наизусть! Я в детстве даже думал, что она их придумывала! А, может быть, ты их на самом деле придумывала? – Патрик, сощурившись, с хитрой улыбкой наблюдал за Мэри, она ему ответила такой же улыбкой:
– Кто знает! Кто знает...
– Вот, Мюренн, она знает, но не говорит! Только таинственно улыбается!
– Мэри, а ты расскажешь какую-нибудь сказку мне?
– Вечером. Вечером, после ужина. Я поделюсь с вами своими знаниями... или выдумаю что-нибудь...
Женщины стояли на морозе и наблюдали, как Патрик развешивает гирлянды и еловые лапки под крышей:
– Мэри, там так высоко! А он не упадет? – Девушка явно переживала, что заставило Мэри улыбнуться.
– Ну, мы зацепили его страховкой, так что если что – повиснет на веревке.
– А как он тогда слезет?
– Ну, как-нибудь слезет... Не переживай! Там есть устройство... прибор... в общем, там есть кое-что... он сможет снять зажим и тогда веревка размотается и он опустится на землю.
– Да!?
– Да, жизнь стала гораздо проще... Хотя, тут трудно сказать...
– Знаешь, Мэри, я так полюбила вас! Очень-очень.
Женщина внимательно посмотрела на взволнованную девушку:
– Знаю... – Она перевела взгляд наверх. – Он тоже это знает. Он тоже полюбил...
– Правда?
– Правда... Мы тебя очень сильно полюбили.
Девушка подняла влюбленный взгляд на мужчину под крышей:
– Патрик, он такой!.. – Она покачала головой. – Такой добрый... Такой... Мэри, я никогда не видела таких мужчин! Он такой умный, столько всего знает!
Мэри гордо улыбнулась:
– Он настоящий умница.
– Мэри, а где его родители?
Женщина тяжело вздохнула:
– Его родители умерли, когда ему было пятнадцать... – Они замолчали. Дом преображался с каждой минутой, с каждой еловой лапкой. – А ты? Старуха Винни ведь не твоя мать?
Девушка кивнула:
– Меня ей подкинули. Она меня назвала, вырастила и всему научила... Я очень плакала, когда слышала банши... Но Винни сказала, что она рада, что ее нужно отпустить... Я тоскую по ней.
– Мы все тоскуем по дорогим нам людям...
– А ты по кому тоскуешь?
Женщина отвернулась и посмотрела вдаль...
– По многим, детка, по многим...
– И что ты тогда делаешь?
– Иду в церковь. И Патрик тоже...
Женщины, не отрываясь, смотрели на прекрасного мужчину, которого любили всем сердцем.
– Мэри, ты была его кормилицей?
Женщина удивленно посмотрела на Мюренн:
– Н-нет... Я нянчилась с ним, когда он был совсем крохой: его родители много работали и ездили по свету.
– Как Патрик?
– Гораздо больше. Они приезжали домой только на праздники. Патрик тоже уезжает, но уезжает совсем ненадолго. Может быть, он от того и работает дома...
– Эй! Вы там! Не хотите передвинуть лестницу! Стоите, разговариваете, а остальные работают, между прочим!
На улице уже несколько дней держался сильный мороз. Воздух был очень прозрачным, яркое солнце почти не грело. Но к вечеру все небо затянуло облаками. Они спускались все ниже. На улице стало немного теплее, но этого совсем не чувствовалось из-за сильного холодного ветра... Первые снежинки, кружась и пританцовывая в такт песням с холмов, спускались на землю... Старуха Холле на дне ручья взбивала свою перину... [11]
– Вообще-то, я замерз! Так что мне полагается чай!
– Иди разденься сначала! Мы с Мюренн тоже замерзли, но мы же не кричим!
– Я больше всех работал! Вы там только стояли и разговаривали, да еще прикрикивали: «Патрик, левее!» «Патрик, не так, выше!»
В такие минуты, когда забывалось их зыбкое положение, когда радость перекрывала переживания, когда дела отвлекали от мрачных мыслей, они были абсолютно счастливы. Вот и сейчас... Тишина, на елке мигают огни... В камине тлеют угли... Патрик и Мюренн застыли под омелой. Видели ли они кого-нибудь в очаге? Они бы не удивились. Но они ничего не видели... Никого не видели... Они застыли под омелой, и никто не решался поцеловать... Мэри деликатно вышла.
Шли минуты, а они так и стояли, не шевелясь, глядя друг другу в глаза. Патрик коснулся рукой ее щеки, у Мюренн поползли мурашки по спине. Она хотела снова испытать то чувство, которое испытала в Сингапуре, когда Патрик ее поцеловал. Но она не решалась.
А он... А он не выдержал и поцеловал. Медленно, нежно. И уже не стало рождественской ели, не стало очага, не стало дома и мира вокруг. Осталась омела над ними, но вскоре не стало и ее. Вскоре остались только они. И это был шторм, это был черный шквал, это был ураган. Ураган такой силы... Он бы обрушил не один утес, а, может быть, и весь остров потопил... Но этот ураган был внутри них... Ураган чувств и эмоций... Мужчина и женщина стали одним целым. Он касался ее губ своими... Тело стало тяжелым, кровь горячей. Теперь не было сомнений, страхов. Они все были снесены тем ураганом, потоплены тем штормом... Когда поцелуй закончился, оба знали, что никуда и никогда друг от друга не денутся... Они знали, что их души объединились в одну, что жизнь – это, когда они рядом, когда держатся за руки. Когда разноцветные глаза смотрят в голубые, когда в большой руке прячется маленькая нежная ладошка, когда вступает в силу волшебный час, когда рассеивается туман... с вечно зеленых холмов доносится прекрасное завораживающее пение...