Долго и счастливо?
Шрифт:
Сплюнув на асфальт, девчонка отпрыгивает в сторону и только собирается кинуться прочь, как я вновь, превозмогая шок, упорно обхватываю ее за спину. Как хорошо, что сейчас в парке ни души.
– Что вам от меня надо?! – яростно выдыхает она на одном дыхании, лягаясь, как норовистая лошадка, пытаясь попасть мне стоптанной кроссовкой по коленке. Несмотря на то, что парочка попаданий находит свою цель, я по-прежнему держу ее в охапке.
– Послушай меня. Я действительно хочу тебе помочь. Я готова тебя накормить и предоставить кров, пока не спадут лютые морозы, а потом позаботиться о твоей судьбе дальше.
– Вы что, из армии спасения? Оставьте меня в
– Но почему нет? – недоумеваю я. – Тебе же некуда пойти, так ведь? Сейчас тебе холодно и голодно, ты мучаешься и не знаешь, что делать дальше. Может, твоя судьба - встретить меня?
– Да что вы о себе возомнили?! У меня есть родители! Они заботятся обо мне, понятно вам?! – с неподдельным возмущением восклицает девочка, но отчего-то мне сразу становится понятно, что она лжет. И нет сомнений, она осознает, что я это понимаю, а потому затихает и перестает делать попытки удрать.
Я обхожу ее сбоку и присаживаюсь рядом на корточки.
– Это правда? – мягко спрашиваю я, стараясь заглянуть ей в глаза, совсем спрятанные за отросшей челкой и лыжной шапочкой. Она молчит и отворачивается, а потом бросает мне, точно грош – нищенке:
– Нет. Но все равно на кой черт вам помогать мне?
– Потому что сегодня Рождество, - пожимаю плечами я. – И потому что я люблю детей. Я преподаю в школе как раз у деток твоего возраста, может, чуть старше.
– Я не ребенок! – взбрыкивает она, но где-то в потаенной глубине ее темных матовых глаз загораются огоньки надежды. – Где вы живете?
– Во-он там, - показываю я рукой в сторону дымящихся труб.
– Около фабрики? – интересуется она, повернув голову вслед указанному направлению.
– Почти, - в предвкушении ее реакции улыбаюсь я. – Внутри.
Ее разом округлившиеся глаза взирают на меня, точно две луны.
– Правда-правда?
– Правда-правда.
– Что ж вы сразу не сказали?! Вы – Элизабет Вонка! – чуть ли не с обвинением тычет она в меня крошечным пальцем. – И я вас укусила! – она хихикает, прикрывая рот рукой.
Я перевожу взгляд на собственный палец, и он, словно опомнившись, начинает гореть и пульсировать. От одного его вида мне становится дурно: ногтя почти не видно из-за крови, и она все еще продолжает сочиться, стекая по руке до запястья, окропляя в жгуче-алый белый рукав моего пальто и каплями ниспадая на чистый снег.
– Да, и мне, между прочим, больно! – укоризненно говорю я.
– Вы сами виноваты! – парирует маленькая нахалка. – Так и быть, я пойду с вами, но только если у меня будет возможность уйти, когда пожелаю. И вы не бегаете по приютам, пытаясь меня куда-нибудь пристроить.
– По рукам, - хмыкаю я, протягивая ей уцелевшую конечность.
Девочка быстро пожимает ладонь и представляется:
– Никакая я не Айла, если что. Я - Шарлотта. Но вы можете звать меня Чарли.
========== Часть 4 ==========
– Кстати, откуда ты знаешь, кто я? – спрашиваю я Шарлотту, когда мы быстрым бодрым шагом подходим к фабрике.
Ответ мне заранее известен: в газетах писали о предстоящей свадьбе, даже прикрепили фотографию, где у меня такой вид, словно я съела что-то несвежее и теперь мучаюсь от проблем с желудком, а один умник-журналист из местной желтой газетенки догадался поместить мою фотографию на первую полосу под заголовком «Сладкие планы юной старлетки», где я была представлена в амплуа охочей до чужих денег посредственной актриски. Несмотря на то, что с легкой руки всемогущего
Тем не менее, для того, чтобы установить контакт с Чарли, нужен старт, и ничего умнее мне в голову не приходит.
– Видела в газетах, - небрежно бросает Шарлотта. – Я вас совсем иначе себе представляла.
– Правда? Как?
– Более, не знаю… красивой, что ли, - как ни в чем не бывало замечает она.
– Прости, если разочаровала, - улыбаюсь я, стремясь скрыть, насколько уязвлена этим небрежным замечанием.
– Ничего страшного.
Она всего лишь ребенок, и ее слова не истина в последней инстанции, мысленно успокаиваю себя я, но бестактная девчонка ненароком разбередила старую рану: я всегда казалась себе человеком, целиком и полностью состоящим из «не» - некрасивая, невысокая, нежеланная, недалекая, ненужная. Вернее, почти всегда, поскольку последние два года у меня не раз возникал повод убедиться в обратном, однако же, несмотря ни на что, подобные пессимистические парадигмы уже перекроили по-своему мою личность, заложив определенный фундамент, и менять что-либо – значило бы меняться самой, целиком и полностью, а к этому я готова не была.
Весь путь до фабрики Шарлотта молчит, никак не реагируя на мои расспросы по поводу ее уличной жизни и планов на будущее. Она вся сосредоточена на дороге: идет, руки в карманах, спина ссутулена, глаза не мигая глядят перед собой – настоящий моллюск, забившийся в раковину.
Лишний раз убедившись, что рассчитывать на откровенность не стоит, я пропускаю ее сквозь кованые ворота фабрики. Она без особого интереса оглядывается по сторонам и, как только появляется возможность, спешит укрыться в тепле помещения. Ее не удивляет ни странной формы дверь в торце коридора, ни сам коридор – что бы ни происходило в голове у Чарли на самом деле, весь ее вид выражает абсолютную безучастность к происходящему: она погрустнела, помрачнела и идет, еле переставляя ноги.
– Жарко здесь, - негромко произносит Шарлотта, и это ее первые слова за прошедшие десять минут.
– Да, действительно. Можешь снять дубленку и шапку и оставить здесь.
Без всяких вопросов, с той же постной миной на лице, она одним движением скидывает дубленку на пол, ногой задвигает ее в дальний угол и стягивает с волос лыжную шапочку, отчего несколько длинных волосков на макушке, наэлектризовавшись, взметаются вверх. Без дубленки она кажется особенно хрупкой, того и гляди взлетит на воздух. Жалость накатывает внезапно, как морской прилив, и сердце съеживается в странном отчаянном томлении.
Бедная, бедная девочка! До чего же ужасен мир, если в нем страдают дети. И как жаль, как мучительно жаль, что я не могу абстрагироваться от него, поселиться в своих фантазиях, потому как, прав Эдвин, от горькой правды никуда не денешься. Даже здесь, даже на фабрике нельзя забывать, что ее со всех сторон окружает другая, жестокая, неподвластная нам реальность, которая ни за что не оставит в покое.
Я долго копошусь около двери, пытаясь совладать с замочной скважиной, намертво заглотившей металлический ключ, но нежелающей открывать перед нами врата к своим сокровищам, словно предчувствующей появление нежеланной гостьи. Наконец механизм в замке щелкает - неохотно скрипнув, дверца отворяется, и Чарли стремительно и юрко кидается внутрь, как мышка в родную норку.