Долгое дело
Шрифт:
– Он считает, что телевидение не трогает сердца, а потому и не развивает личность.
– Оригинально. Но ведь информация - это развитие.
– Сергей говорит, что обилие информации вредит творчеству.
– Оригинально, - заключил Антимонин, разглядывая ее, словно всю эту теорию придумала она.
Лида вдруг увидела в лице следователя то незримое осуждение, которое замечаешь бог весть по каким приметам. Что же она делает? Ей хотелось, чтобы он оценил самобытность взглядов Сергея и стал думать о нем лучше.
– Почему ж Рябинин на допросе не сказал, что деньги для телевизора?
– Он не знал.
– Муж - и не знал?
– Я хотела потихоньку купить и поставить. Он бы смирился.
– И долго копили?
– Месяца три откладывала.
– Кто-нибудь знал?
– Нет, никто.
– Тогда чем объяснить, что заявивший о взятке знал номера купюр?
– Да?
Вот как они ловят... Наверное, так ловил и Сергей. Больше он не будет. После этой истории он сразу же уйдет с работы, уйдет от преступников и от такого вот своего коллеги, к которому нельзя прийти с открытой душой. Она встанет перед Сергеем на колени и будет стоять до тех пор, пока он не напишет при ней заявление об уходе. Пусть работает библиотекарем - он любит книжки. Пусть вернется в геологию, к Гостинщикову техником.
– Я сказала не так.
– Ну, скажите так.
– Деньги я одолжила у разных людей, и номера мог кто-нибудь подсмотреть.
– Назовите этих людей, - попросил Антимонин и сделал бездельное движение рукой якобы за бумагой, чтобы записать фамилии.
– Да?
Некрасивая жена у Рябинина, немодная. В каком-то платочке, в какой-то бабушкиной кофте. Глаза кошачьи, иногда вроде бы зеленеют. Скуластенькая. Ведет себя странно: не то рассерженно, не то обиженно. Ей бы просить, ей бы заплакать. А она врет и не краснеет.
Лида даже не краснела. Боже, что говорить дальше? Да в надо ли - он не поверит, что бы она ни сказала. Не солнечный день, а его одолевает блеск, который прыгает с очков на рот, на золотые зубы. Она даже не краснеет. Умирающий не краснеет - он кричит.
– Я сказала не так...
– Скажите так.
– Я нашла эти деньги на улице и спрятала в книгу.
– Где, когда?
– Позавчера, на улице... Суворова, у сберкассы... лежат пачечкой на асфальте...
– А прохожие?
– Идут и не видят. Я и подняла.
– Кому-нибудь говорили про находку?
– Никому.
– Как же об этом узнал заявитель?
– Могли мне нарочно подкинуть, чтобы потом заявить...
– Допустим. А как же подкинувший узнал, что вы их положите в четвертый том сочинений Тургенева?
– Да?
– Товарищ Рябинина, вы же не умеете врать.
– Нет, умею!
– О, да вы и наивны.
– Разве это плохо? - вызывающе спросила Лида, уже не зная, что говорить я что дальше
– Наивность хороша только в сочетании с юностью.
– Или с мудростью.
– Наивность у взрослого человека - это глупость.
– По-моему, все хорошие люди очень наивны...
– В чем вы хотите меня убедить?
Он почему-то рассердился. Когда она говорила неправду, следователь лишь поигрывал блеском очков и терпеливо слушал. Неужели он думает, что она его поучает? Боже упаси. Ей ли до споров...
– Сергей попал в эту историю по своей наивности.
– "Наивный следователь" звучит, как, скажем, "застенчивый боксер". И как можно брать взятки по наивности?
– Да не брал он!
– Мог потихоньку от вас...
– Я жена.
– И жены не все знают.
– Это не жены, а сожительницы.
Хорош треп, но его пора кончать. Не смогла сочинить версию подостовернее, которая пригодилась бы Рябинину. Скажем, тому же адвокату. Не могла поискать кривых и солидных путей с выходом, скажем, на того же заместителя прокурора города. Впрочем, если ее приодеть, она бы гляделась. Сколько же ей лет?
– Неужели вы Сергея... не чувствуете? - тихо спросила Лида, отбросив все хитрости и уловки.
Антимонин неожиданно рассмеялся, отчего блеска на его лице прибавилось.
– Чувства я берегу для свиданий...
– Но как же можно узнать, не почувствовав?
– А чего я в вашем муже не почувствовал? - спросил он, снова оживая плечами, пока еще бескрылыми.
Ему вдруг пришла дальняя мысль: докладывая заместителю прокурора города, он доложит и об этом визите. Жена Рябинина выдвинула три версии появления денег, что говорит о желании запутать следствие. Надо бы ее слова запротоколировать.
Лида увидела, как вежливая скука Антимонина растворилась во внезапном интересе. Все-таки она на правильном пути - нужно рассказать о Сергее подробнее. Что они знают тут друг о друге? Да ничего. Рассказать что-нибудь такое, что говорит о душе. Но чтобы он понял. О душе и о работе. Но что же, господи?..
– Вы знаете, Сергей кого-нибудь арестует и расстроится.
– Из-за преступника?
– Он докажет вину человека, а потом ходит и переживает.
– Ничего не понял. В этом и заключается наша работа - доказать вину преступника.
– Я сегодня говорю бессвязно... Вернее, он не испытывает радости, когда докажет эту вину.
– Почему же?
– Говорит, если бы вину не доказал, то одним честным человеком стало бы больше.
Но Антимонин почти не слушал, рассматривая ее руки, ее пальцы. Тонкие, длинные, затвердевшие от моек и чисток. Эти пальцы жили своей, дикой и странной жизнью. Собранные в две горстки, они мелко ходили по коленям, словно посыпали их солью. Сама она не замечала ни этих горсток, ни его нацеленных очков.