Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории
Шрифт:
К сожалению, случилось это не ко времени: как раз тогда, когда царь, желая мирного решения астраханских дел, послал грамоту, в которой обещал астраханцам прощение грехов, если они «отстанут от задуманного». Шереметев же, явившись под Астрахань, стал действовать жестко, чем вызвал новое возмущение.
Началась пальба, подожгли слободку, завалили вход в город – чем ответить фельдмаршалу? Он пушками стал прокладывать дорогу, повергнув город в ужас и смятение. Когда полк его наконец с саблями наголо вошел в город, то астраханцы легли ниц на землю, повставали все на колени – от Вознесенских ворот до самого Кремля.
Начались допросы, разбирательства. Теперь фельдмаршал проявлял себя как «желатель мира». Были перевыбраны стрелецкие начальники. Около 200 человек отправлено в Москву, к Ромодановскому, еще более – в Петербург, на строительство, «заглаживать свои вины»…
Тяжко далось то подавление мятежа Шереметеву. Однако нестерпимо сделалось его душе, когда узнал, что Петр послал к нему «своего человека», «соглядатая». Сержант по фамилии Щепотьев – комиссаром! – и должен держать фельдмаршала «в железы»! Это окончательно «утягчило» сердце Бориса Петровича. Верой и правдой служил государю, никогда, ни единого разу (как другие) не был замешан в казнокрадстве – и ему не доверять! Теперь царские указы шли в двух экземплярах, и Шереметев должен согласовывать действия свои со Щепотьевым. Оскорблен, уязвлен был Борис Петрович безмерно.
Согласовывать распоряжения, покоряться сему хоть и храброму, но грубому человеку? Борис Петрович всеми возможными способами избегал с ним встреч. Хозяйственных, воинских дел множество, но не со Щепотьевым, а лишь с братом Владимиром надобно их осмысливать.
Государю нужны корабельные сосны, которыми полны камские берега? Шереметевы отправят баржи. Купить лошадей для армии? – тут они дешевы, и уже готово пополнение для кавалерии. Хлебные запасы тоже посылает в столицу. В Москву в те месяцы то и дело идут фельдмаршаловы донесения:
«Донских казаков, которые были на Царицыне, между которыми были слова, что-де драться нам не за что, отпустил я в домы…»
«Солдаты набраны в рекруты – в Казани 600, в Синбирску – 120…»
«Жалованье определил я солдатам 5 рублев в месяц, если же будет скудно, то чинить по рассмотрению…»
Время шло, мысли давно и неотступно тянулись к Москве, омерзело жить под наблюдением Щепотьева, дума была одна: как выбраться отсюда? Борис Петрович писал Головину, свату своему, просил присмотреть за «домишком», «людишек его не оставить». Головин – светлая голова, царский министр, – может, избавит его от сей каторги? О Щепотьеве ему сообщал: «Как пришел в свой двор, Щепотьев говорил во весь народ, что прислан за мною смотреть, что станет доносить, чтобы я во всем его слушался… Живу, как в крымском полону… Подай помощи, чтобы взять меня в Москву!» «Федор Алексеевич, милостивец! Прошу твоей ко мне милости. Михаил Щепотьев ракеты денно и нощно пускает, опасно, чтоб город не выжег… Всенародно говорит, что хочет меня государю огласить, не знаю чем…»
Разбирать тяжбы, воевать со своими, иметь дело с хитрыми и жадными воеводами, иметь под боком соглядатая – как все это надоело! «Медведь» не мог себя сдерживать и пошел на последнее – на хитрость, стал жаловаться на хворобы, дабы вызвать сочувствие, мол, «пришла болезнь ножная: не могу ходить ни в сапогах, ни в башмаках, а лечиться не у кого»…
И наконец-то! – явился царский указ: возвращаться фельдмаршалу Шереметеву назад, и «как можно наискорее». Слава Богу!
Петр умел тайными чувствами угадывать настроения своих подданных. Видно, понял, как измучен, обижен Шереметев, и решил его щедро наградить. Если бы только грамоту дал о славном завершении экспедиции, если бы только положил самое высокое жалованье (семь тысяч рублей), но еще пожаловал 2400 крестьянских дворов в Ярославском уезде!.. Ах, государь, всемилостивец! И все же года два еще держал на него обиду Борис Петрович…
Баталии, то бишь сражения. Полтава
Итак, граф снова на российском корабле, и капитан Петр ведет корабль через бурные воды, хотя в море их человеческих отношений чувствовался «отлив». Паруса корабля снова натянуты, несет попутный ветер, и в пути встречаются шумные гавани: битвы 1707, 1708, 1709 годов…
Первая не столь велика – при Головчино, вторая – важная, при Лесной, а третья, главная виктория – Полтава: Петр вынашивал ее десять лет.
Головчино же – как хворый ребенок. Шведов и русских разделяла речка Бабич, ничтожная речонка с топкими берегами. Шереметев – на взгорке, у леса, напротив – Карл, генерал его Реншельд. Внизу у оврага – Репнин, за ним – Гольц, с правого фланга храбрый Михаил Голицын. Куда двинется Карл, думали-гадали на военном совете: встречь Голицыну или Гольцу? Меншиков опаздывал (небось танцевал у Радзивилла?). С неба лило, гремело всю ночь… Кому, кроме Карла, могло прийти в голову в такую непогоду да еще ночью устраивать баталии? Но Реншельд выстроил полки, соорудил ночью понтонный мост, двинул артиллерию, лошадей – и высадился в самом болотистом месте, у Репнина, где его никто не ждал.
Хитроумный мальчишка Карл опять обошел старого вояку! Тем же внезапным маневром, что и под Нарвой: там был буран, тут – дождь. Фельдмаршалу все же удалось вывести войска из-под удара. Однако Петр снова был на него зол. Правда, положение спасти помог Шафиров – он написал Петру, что русские не добивались у Головчина победы, что «ретирада добрым порядком» была учинена, пушки неприятеля в болоте засели, путь Карлу все же не был открыт.
Петр не послушал тех объяснений и отписал: генералы под Головчином, должно, так «перелаялись, что швед, почитай, всех поодиночке перебил», одно хорошо – увели войска вовремя. «Нет, рано нам еще генеральные баталии разыгрывать!» – заключил он.
Но… Но баталия генеральная уже готовилась. Войско Карла XII приходило во все более плачевное состояние, ведя изнурительные походы по безлюдной, опустошенной земле. Солдаты голодали, срывали колосья ржи, мололи их между камнями и пекли лепешки. Мучились болезнями, а лечение какое? Три доктора: доктор водка, доктор чеснок и доктор смерть. Генерал Левенгаупт был смел и храбр, однако «один солдат – еще не полк».
Второй баталией – при Лесной – командовал сам Петр. 27 сентября он настиг Левенгаупта, и весь день 28-го числа там шел кровавый бой. Если раньше русские брали лишь числом, количеством, то теперь силы были равные, а потери шведов даже превысили русские потери… Карл впервые всерьез приуныл.
Петр жаждал виктории, и он ее, наконец, получил. Раньше казалось, что идет соревнование двух королей, игра, теперь сделалось ясно, что победа нужна государю для того, чтобы вывести свой народ из униженного состояния. Карл называл русских свиньями, лентяями, варварами, Петр хотел им дать чувство собственного достоинства. И шутил: у русских медали о двух сторонах, на одной – умаление себя, мол, куда уж нам со свиным рылом, на другой – самолюбивое зазнайство (мы и сами с усами, не нужен нам никто); он хотел каждому дать по ордену Достоинства…
Петр, меткий на слова, говаривал: ежели Бог церковь возводит, то не успеет он оглянуться, как дьявол уже в алтарь пробрался. Таким дьяволом в год Полтавы стал Мазепа. С самого начала царствования Петра пользовался он особым расположением. Когда же шведы приблизились к Малороссии, Мазепа повел тайные переговоры с Карлом, но Петр и тут (вот уж истинно обольстителен дьявол!) не хотел верить. Пострадали многие невинные люди, прежде чем Петр поверил в измену Мазепы, лишь после того в Успенском соборе возгласили ему проклятие.