Долгое падение

Хорнби Ник

Я гордился своим умением брать интервью. То есть я и сейчас горжусь, но тогда, когда я больше вообще ничего толком не умел, я хватался за это умение как за спасательный круг. В свое время я брал интервью у пьяных расчувствовавшихся актеров в восемь утра и у пьяных агрессивных футболистов в восемь вечера. Я заставлял лживых политиков говорить нечто похожее на правду, мне приходилось иметь дело со скорбящими матерями, чьи беды делали их невозможно многословными, но ни разу не терял контроля над ситуацией. Моя студия была школьным классом, в котором я не терпел непослушания. Даже в те жуткие месяцы на кабельном, где мне приходилось разговаривать с ничтожествами, которым нечего сказать, которые

и сказать-то ничего не могут, я утешал себя тем, что кое-что я еще умел. А когда Джей-Джею с Джесс показалось, будто моя программа — это шутка, и они стали вести себя соответственно, мне вдруг не хватило чувства юмора. Жаль, конечно, мне бы хотелось выглядеть не таким напыщенным, чуть более расслабленным. Да, я призывал их рассказать о незабываем событии, которого не было; я и сам знал, что его не было. К тому же это выдуманное незабываемое событие было нелепостью. И все равно, несмотря на все трудности, я ожидал от них несколько более ответственного подхода к происходящему.

Я не хочу ничего преувеличивать; черт, интервью брать — не ракеты строить. Ты заранее перебрасываешься с гостями парой слов, намечая примерный ход беседы, напоминаешь им смешные анекдоты, которые они должны рассказать, а еще уточняешь некоторые моменты, которые мы будем обсуждать — в нашем случае то, о чем говорила Джесс в первом интервью: ангел был похож на Мэтта Дэймона, он парил над крышей, на нем был белый костюм свободного покроя.

— Смотрите ничего не перепутайте, — сказал я им. — Иначе такой бардак начнется, что мы хрен из него выберемся.

И как вы думаете, что происходит? Практически сразу же? Я спрашиваю Джей-Джея, во что был одет ангел, а он мне отвечает, что на нем была футболка с Сандрой Баллок и рекламой фильма «Пока ты спал». К счастью, Джесс видела этот фильм по телевизору и могла поддержать разговор.

— Не могли бы мы вернуться к нашей непосредственной теме, — попросил я. — Многие видели фильм «Пока ты спал». Но мало кто видел ангела.

— Да хер с ним. Все равно нас никто не смотрит. Сам сказал.

— Это был один из моих старых профессиональных трюков.

— Тогда плохи наши дела. Я ведь только что сказала «хер с ним». Ваши зрители будут жаловаться.

— Думаю, наши зрители — достаточно тонкие люди, они могут понять, что экстраординарные события могут вызывать неординарную реакцию.

— Хорошо. Херснимхерснимхерсним.

Словно извиняясь, Джесс махнула рукой в сторону Морин, а потом в камеру, в сторону негодующего народа Британии, и добавила:

— К тому же дурацкий фильм с Сандрой Баллок — это не самое экстраординарное событие.

— Но мы говорим об ангеле, а не о Сандре Баллок.

— Каком еще ангеле?

Так мы и продолжали, пока не пришел Деклан с гримершей и не выгнал нас из прямого эфира на улицу, а в моем случае — с работы.

Джесс

Думаю, кому-нибудь надо написать песню под названием «Они тебя достали — мать и отец». Что-нибудь из серии «Они тебя достали — мать и отец. Тебе очень плохо, тебе полный капец». Потому что достали. Особенно отец. Отсюда и рифма. Ему не понравится, но я все равно скажу: если бы не мы с Джен, о нем бы никто не знал. Он не начальник всей образовательной системы — для этого есть настоящий министр. А есть еще куча так называемых младших министров, и он один из них. Хотя забавно, что его так называют, потому что он совсем не маленький уже. На самом деле он в каком-то смысле неудавшийся политик. Вы бы поняли, если бы все дело было в том, что он не придержал язык за зубами и сказал, что он на самом деле думает по поводу Ирака или еще чего-нибудь, но дело не в этом; он говорит, что ему велят говорить,

но пока это не сильно ему помогло.

Между многими людьми протянута нить, которая их связывает. Эта нить может быть короткой или длинной. Правда, длину не определить. Ты не выбираешь. Нить, привязывающая Морин к Мэтти, — сантиметров двадцать длиной, и это убивает Морин. Мартин привязан к своим дочерям — он как собака на привязи, которая, глупая, не понимает этого. Он сбегает куда-нибудь — в ночной клуб за девицами, на крышу многоэтажки или еще куда-то, — а потом цепь натягивается, перехватывая шею. Он удивляется, но на следующий день делает то же самое. А Джей-Джей, думаю, привязан к этому Эдди, о котором он все время говорит, с которым он еще в группе играл.

А я понимаю, что привязана к Джен, а не к маме с папой — не к дому, как это должно быть. Джен, я уверена, тоже думала, что привязана к ним. Чувствуя себя в безопасности только оттого, что у нее были родители, она все шла и шла, пока не дошла до обрыва, или до пустыни, или до Техаса с механиком. Она думала, нить натянется, и ее отшвырнет назад но никакой нити на самом деле не было. За осознание этого она дорого заплатила. Так что я теперь привязана к Джен, но ведь Джен — не дом, она воздушная, она парит где-то, и никто не знает, где она. Получается, толку-то от нее ни хрена нет, так?

Как бы то ни было, маме с папой я ничего не должна. Мама это понимает. Она уже давно ничего от меня не ждет. Она все никак не оправится от истории с Джен, папу ненавидит, а на меня махнула рукой, так что здесь все честно. А вот папа на самом деле думает, будто должен что-то делать, и это уже смешно. Например: он показывал мне газетные статьи о себе, в которых ему предлагали уйти в отставку из-за того, что он не может уследить за собственной дочерью. Можно подумать, мне есть до этого хоть какое-то дело. Я ему и говорила: и что? Уходи в отставку. Или не уходи. Как хочешь. Об это ему нужно было поговорить с каким-нибудь консультантом по кадрам, а не с дочерью.

К тому же газеты все равно потеряли к нам интерес. Мы, правда, еще подзаработали на ток-шоу на «Канале 5». На этот раз мы решили постараться вести себя нормально, но ведущая меня задолбала, и я сказала ей, что мы все это придумали, чтобы заработать деньжат, а она приказала нам уходить, и отмороженные стариканы в студии начали недовольно гудеть. На этом все закончилось, больше никто не хотел брать у нас интервью. Нам ничего не оставалось делать, кроме как самим придумывать себе занятие. Это было несложно. У меня была куча идей.

Например: я придумала, чтобы мы регулярно встречались за кофе — либо у Морин, либо где-нибудь в Айлингтоне, если удастся найти кого-нибудь приглядеть за Мэтти. Нам не жалко было потратить на это немного денег — мы притворялись, будто хотим дать Морин возможность выбраться из дома, но на самом деле мы просто не хотели ходить к ней все время. Не хочу никого обижать, но присутствие Мэтти было всем в тягость.

Мартину моя мысль, естественно, не понравилась. Во-первых, он захотел узнать, что значит «регулярно», потому как просто так соглашаться он не собирался. Я тогда ему сказала: да, конечно. Когда у тебя нет ни детей, ни жены, ни девушки, ни работы, сложно, наверное, выкроить время. А он ответил, что дело не во времени, а в самом факте наших встреч, и мне пришлось напомнить ему о том, что он согласился быть в нашей шайке. А он такой: и что с того? Ну, я у него спросила: а какой смысл было соглашаться? Никакого, — сдался он. Наш диалог показался ему смешным, потому что примерно то же самое я говорила ему на крыше. Я тогда сказала: знаешь, ты намного старше меня, и мое мировоззрение еще не сформировалось окончательно. На что он ответил: заметно.