Долгое прощание
Шрифт:
– И лишаете меня важного дидактического материала!
– Давайте ваши банки, я схожу к бабе Насте. Где её дом?
– Идите уже, идите.
Игорь шёл пешком по тропке напрямки через лесок в соседние Дедовцы. Не хотелось никого встречать на дороге, да и вечер падал стремительно с неба на землю. Кожа чесалась везде: ступни в сандалиях-плетёнках, ноги, живот и спина. Болела даже шея и кожа лица. Кажется, поднялась температура. "Я ехал прочь: иные сны... Душе влюблённой грустно было... Она завтра с утра пойдёт на мостик купаться.
3
В леске, несмотря на позднее для прогулок вечернее время, кто-то был. Сквозь чёрные стволы пробивался слабый свет, слышны были негромкие голоса. "Что за ерунда? Опять хиппи голые пляски устраивают?" Но не слышно было треска сучьев в костре, и не раздавался присущий в таких случаях запах огня и дыма.
И поляна была не поляна, а какое-то дачное место. "Куда это я забрёл? И откуда здесь солнце?" Свет был не солнечный, а рассеянный, как в фотоателье. Он шёл отовсюду, а не сверху. Женщины, одетые в платья девятнадцатого века, сидели и расхаживали с кисейными зонтиками. Стояли офицеры и несколько штатских.
– Как вам, сударыня, показалась Асенкова в роли Керубино?
– Ах, князь Пётр Андреевич, - отвечала рыжеволосая красавица с мягкой романской певучестью в голосе, - я ушла после первого действия. Стоило этой травести появиться на сцене, как сразу какая-то молодёжь устроила le tapage. Хлопали ей где надо и не надо при каждой реплике! У меня разболелась голова...
– Это возмутительно! Как пускают их в храм Мельпомены!
– какой-то длинноногий попрыгунчик во фраке хотел понравиться всем сразу.
– И что обидно - буквально под нашей ложей!
– Я подам записку Леонтию Васильевичу с предложением учредить специальную театральную охрану...
– начал было попрыгунчик, но на него посмотрели так, что он понял: начальника этого департамента упоминать здесь моветон.
– Но асанже им сделал Пушкин так, что они умолкли, - заметил высокий Пётр Андреевич, протирая свои круглые очки.
– Да, господа, я сидел как раз за креслами, - трескучим баритоном сказал уланский полковник.
– Они обозвали его дураком за то, что равнодушен к спектаклю и Асенковой.
– Ах, господа, я знаю!
– воскликнула высокая полная дама весёлым почти детским голосом.
– Это всё Американец - он подкупил этих молодых людей. Подумайте сами - откуда у них деньги на партер?
– Откуда у этого сочинителя деньги хотя бы на партер?
– спросила рыжеволосая красавица с негодованием.
– Экономит на платьях своей Natalie, chipe у нашей grand-mеre...
Обмахиваясь веером, хозяйка дачи подошла к рыжеволосой красавице и зло прошептала:
– О чём и где ни заговоришь, все свернут на Пушкина.
– Изверг рода человеческого, - прошипела та в ответ.
– Крепитесь, дорогая Идалия! Ваш поручик вот-вот должен прийти.
К даме подошёл уланский полковник:
– Позвольте, Мария Дмитриевна, вашу ручку! Ваши знания общества и наблюдения столь же изящны и тонки, как вкус суфле из бекасов вашего почтеннейшего Карла Васильевича. Так вот, господа, Пушкин им сказал: "Я бы надавал вам пощёчин, да Асенкова сочтёт их за аплодисменты". Каково?
И полковник расхохотался.
– А правда, господа, - попыталась сменить тему Мария Дмитриевна, - что Щепкин сказал об её игре: "Вы были так хороши, что гадко было смотреть"?
– Щепкин?
– театрально выгнулся полковник.
– Мы с ним вместе не служили.
– Он приезжал сюда прошлой зимой на юбилей Сосницкого - я их принимала, - и Мария Дмитриевна постаралась перевести разговор на театральные анекдоты.
– Хотя какой юбилей? Тридцать пять лет со дня поступления в театральное училище к Дмитриевскому. Учился у самого Дидло. Но вы же знаете этих актёров - они готовы из всякой le un rien устроить праздник! А Карл Васильевич большой поклонник искусства: я предложила table d"h^ote у Фелье, но Карлуша пригласил их к нам на простой en russe домашний обед...
На ставшую поговоркой популярную цитату полковника никто не отреагировал, его это задело, и тогда он несколько нарушил границы дозволенного:
– Но и Дидло мне надоел...
– начал было он.
Но рыжеволосая Идалия закатила глаза под лоб и трагично произнесла:
– Это уже просто невыносимо!
Полковник с удивлением взглянул на неё и толстокоже продолжил:
– А вот ...
– он поднял брови и глаза кверху так, что лоб его пошёл складками, - собственноручно соизволил начертать на её прошении о прибавке: "Никакой прибавки сделано быть не может, ибо она никаких успехов не сделала..." О каких успехах было написано?
– Oh mon dieu!
– воскликнула Идалия.
– Какие успехи ожидались от актёрки после брильянтовых серёг!
– Полковник, полковник! Держите себя всё-таки в руках, дорогой Сергей Сергеевич!
– предостерёг Пётр Андреевич, расстёгивая верхнюю пуговицу своего строгого сюртука.
– Нарышкинских!
– снова расхохотался полковник, не удержав себя всё-таки в руках.
Вошёл красивый поручик-кавалергард. Щёлкнув каблуками, отдал общий поклон головой и склонился над протянутой рукой Марии Дмитриевны.
– Опаздываете, Жорж, заставляете себя ждать и томиться, - едва слышно проговорила престарелая фрейлина.
– Она пожелала оранжад со льдом.
Жорж сперва подошёл к Петру Андреевичу.
– Рrince, - наклонил он голову и протянул руку для пожатия.
Средний палец Жоржа украшал большой перстень с портретом. "Рrince" шепнул поручику:
– У нас не принято, дорогой Георг, выражать столь открыто свои монархические убеждения. Злоязыкий Пушкин уже пустил слух, что вы на пальце носите портрет обезьяны.