Долгое прощание
Шрифт:
Последние слова прозвучали достаточно громко, чтобы одна из дам фыркнула в бокал.
– Господа, - виновато произнёс Жорж, - посмотрите на эти черты, - он протянул перстень перед собой, - похожи ли они на господина Пушкина?
Полковник снова расхохотался:
– Браво, поручик!
– Это портрет Генриха Пятого, и я не намерен скрывать свои взгляды: династии имеют право от Всевышнего на власть и управление народами.
– Их нужно резать или стричь. Наследство их из рода в роды ярмо с гремушками да бич, - пробормотал князь Пётр Андреевич.
– Поручик! Вы известный легитимист!
–
– Принесите же мне оранжад, я жду!
– добавила она капризно.
– Скучно, господа!
"Это же они... Штатский князь - Вяземский, в очках, конечно, он!
– догадался Игорь.
– А эта красавица - Полетика! Идалия... Как она неё похожа Маринку! Марья Дмитриевна - Мария Дмитриевна... Знакомое же имя..."
Жорж взял на столике высокий бокал со льдом и соком и подошёл к Полетике. Склонившись к её руке, прошептал на французском:
– Vos doigts odeur de l'encens... Я так тосковал эти дни. Когда мы сможем встретиться?
– Завтра. Муж будет в полку весь день.
– Идалия поднялась с кресла и громко произнесла: - Поручик! Дайте опереться на вашу руку, проводите меня в беседку. У меня голова кружится от этого солнца.
Они прошли мимо Игоря, не заметив его, притаившегося за высоким кустом отцветшей сирени. "Дантес!" - с удивлением и каким-то ужасом узнал в поручике-кавалергарде пр'oклятую русской культурой личность. Дантес читал французские стихи:
Она придёт! к её устам
Прижмусь устами я моими;
Приют укромный будет нам
Под сими вязами густыми!
– Ах, Жорж, как я устала от этой сумрачной страны! Как я тоскую по Парижу! Парни и вы, Жорж, спасаете меня от этих людей.
– Мне нравятся у него другие строчки, - и он с улыбкой продекламировал:
Он завладел.
Затрепетал крылами он,
И вырывается у Леды
И девства крик и неги стон.
Они вошли в беседку, скрывшись из глаз дачников. Жорж со страстью прижал Идалию к своей груди и прильнул к её устам.
– Мon dieu, - жарко прошептала Идалия.
– Жорж, терпение мой друг, завтра, всё завтра... Кто-то идёт...
Она отпрянула от поручика и заговорила по-русски с акцентом, едва удерживая дыхание.
– Разве могут сравниться русские поэты с красотой и изысканностью хотя бы с Бертеном. Я уже не говорю о Шенье или Парни.
В беседку стеснительно вошёл длинноногий попрыгунчик и заговорил по-французски:
– Я слышал, мадам, как вы желали оранжада. Но он, увы, закончился. Смею ли я предложить вам limonade?
– Как мило с вашей стороны!
– воскликнула Идалия.
– Жорж! Прошу знакомиться - барон Фридберг,.. э-э-э...
– Пётр Иванович, с вашего позволения...
– ...недавно из Лицея.
Жорж щёлкнул каблуками.
– Где изволите служить, барон?
– Под началом Петра Андреевича, в цензурном комитете.
– Мы ведём discussion с поручиком о поэзии...
– Скажите, месье Фридберг, как вы находите сочинителя Пушкина?
– Право, - ответствовал бывший лицеист, - когда я читал его Руслана и Людмилу, у меня создалось впечатление, что в Дворянское собрание ворвался, еxcusez moi, мужик в зипуне и - заговорил!
– Я не читаю по-русски, однако мне говорили, что он открыл новое поприще в литературе...
– Вы же военный человек,
Жорж рассмеялся.
Они уже вышли из беседки и, проходя мимо Игоря, говорили громко, стараясь обратить на себя внимание присутствующих: Идалия и Дантес - по соображением конспирации, а юному Фридбергу льстило внимание людей высшего, в его глазах, света, куда он попал впервые. Произнесённая им шутка была услышана многими и имела шанс превратиться в bon mot. Одна из многочисленных барышень семейства Долгоруковых обещающе взглянула на юношу поверх своего стакана.
Небо погасло, и с ним погас странный свет на поляне. Игорь ещё долго стоял, боясь спугнуть видение и приводя в порядок растрёпанные чувства. "Даже пожелать мы страстно не умеем, даже ненавидим мы исподтишка!..
– думал он стихами другого поэта.
– Завтра, - бормотал он, выходя на лесную тропинку.
– Всё решится завтра".
4
Марина утром к мостику не пришла. Игорь прождал её целый час. Кожа на всём теле от вчерашней крапивы горела и чесалась, поэтому он решил искупаться. Поплавал туда-сюда, присел по горло в воде, прислонившись к деревянной свае, лицом к течению, чтоб не сносило. Вода приятно остужала крапивные ожоги. "Где же она?
– думал он тревожно.
– Ну, и предки же у неё! Что мать, что отец".
Он представил Марину, её горло, ямочку на горле, небольшие, но красивые груди с сосками, маленькими, шершавыми, как ягоды неспелой лесной клубники. Он вспомнил её глаза "потупленные ниц в минуты страстного лобзанья, и сквозь опущенных ресниц угрюмый, тусклый огнь желанья", её прикушенную губу в страхе застонать... Его рука проскользнула в плавки и стала делать своё дело, сперва медленно, а потом всё убыстряясь. Но ни первый, ни второй раз облегчения не принесли. Дышать стало, может быть, и легче, но кожа горела, прилипнув к душе. Воспалено было даже не сердце, а что-то за ним, под ним, вместо него. "Душа? Это слово ничего не обозначает. Столько столетий его произносят, а смысл? Душа, дыхание, дух, воздух... Ничего не объясняет, почему она стала единственной, вросшей в эту мою красную кожу, в это самое, больное и стонущее, что называем душой... Любовь - это боль, - сделал для себя открытие Игорь.
– Не радость, не восторг, а жуткая ежеминутная боль от страха потерять. Наверно, он, нынешний вечный житель Святых Гор, это переживал очень часто. Это чувство, наверно, как наркотик, требовало новой и новой боли. А был ли у него постоянный источник её? Единственная? Как Маринка?
Он вылез из воды, выжал под мостиком плавки. Подождал, обсыхая, ещё полчаса. Она не пришла. "Может, она на косу ушла к Савкиной Горке? С чего бы? И идти дальше, и тропка там по краю поля неудобная". И он отправился в Носово.
На окраине деревни его встретил пьяный со вчерашнего Егор Осипович, бывший зоотехник, с вечной не бритой, но и с не отросшей пегой щетиной. "Жорж, сын барона Жозефа дАнтеса", - звал его Игорь про себя. Из дыр и дырочек Жоржева ватника торчала бывшая вата, какая-то серая кудель. Брюки, крупными швами зашитые на стыдных местах, заправлены были в грязные носки, а ступни обуты в резиновые галоши.