Долгорукова
Шрифт:
— Па, а можно я с тобой, — Павел хотел было тоже выйти из коляски.
— И я, — встал Сергей.
— Нет, нет, мои дорогие, — Александр усадил их на место. — Вы езжайте, я должен обдумать одно важное дело. Мы скоро увидимся. — И он махнул кучеру, чтоб трогал.
Когда коляска скрылась за поворотом, Александр вошёл в рощу, прошёл чуть вглубь её и подошёл к привязанному к дереву своему коню.
— Ну что, — потрепал он его по холке, — заждался? — Он легко вскочил в седло и поскакал по лесной дороге.
Вскоре дорога
Увидев Александра, Георгий побежал навстречу, но тут же упал. Александр, спешившись, подхватил его на руки.
— Вы давно ждёте? — спросил он подошедшую Катю.
— Я уж стала беспокоиться.
— Я задержался, составлял вот это... — Он вынул из кармана бумагу, развернул её. Оля тут же схватила её руками.
— Эй, эй, — засмеялся Александр, — ты испортишь своё будущее.
— Прочти сам, — сказала Катя. — Она не даст.
Александр отошёл чуть, чтоб Оля не дотянулась до бумаги, и прочёл:
— Указ Правительствующему сенату. Малолетним Георгию Александровичу и Ольге Александровне... — он сделал многозначительную паузу, посмотрев на Катю, потом продолжил: — ...даруем мы права, присущие дворянству, и возводим в княжеское достоинство с титулом светлейших. Александр. Царское Село. 11 июля 1874 года. — Он опустил бумагу и взглянул на Катю.
Она бросилась ему на шею.
— Сашенька, Сашенька...
— Ты довольна?
— Ольга Александровна, — спросила она дочку, — ты довольна?
Оля заулыбалась беззубым ртом.
— Довольна, — засмеялась Катя.
— Но ты заметила тут пропуск? Там должна быть внесена их фамилия. Я хотел, чтобы мы вместе решили — какая?
— Как какая? Долгоруковы.
— А почему не Романовы?
— Почему? Ты же не один Романов, вас вон сколько. А вдруг твои дети и братья не захотят их признать. И отрекутся от них, когда нас уже не будет и некому будет их защитить...
— Ты права, я исходил из этого же. Но и Долгоруковыми мне не хотелось бы их называть из этих же соображений — у тебя тоже братья и сёстры. И я решил, что лучше будет дать им новое имя, не твоё и не моё.
— Но тогда получится, что я как бы отказываюсь от них.
— Смотря какое имя. Ты говорила, что твой род по мужской линии идёт от Рюрика и Владимира Мономаха.
— Мне папа так сказывал.
— И так и есть, я проверил. А кто из тех Долгоруковых был самым знаменитым?
— Кто?
— Юрий, восьмой сын Мономаха.
— Который Москву основал?
— Да. И вот я решил, что мы дадим им имя «Юрьевских». Светлейшие князья Юрьевские — Георгий Александрович и Ольга Александровна. Фамилия от тебя, отчество от меня. И никто теперь не скажет, что у них нет отца.
— Сашенька... —
— Ну раз ты согласна, сегодня же впишу фамилию и отдам Рылееву на хранение.
— А публиковать ты его не хочешь?
— Пока нет. Когда придёт время... Но это и не имеет значения. Мне, а не Сенату дано право решать — публиковать указ или нет. Ты помнишь, что я обещал тебе в Бабигоне? — Катя кивнула. — Так вот это, — он сложил бумагу и убрал её в карман, — доказательство, что так оно и будет. А до тех пор молю Бога об одном: не разлучать нас всех ни на день...
Александр стоял у окна спиной к Рылееву и смотрел на море.
— Я давал тебе указ о детях, — сказал он Рылееву, не поворачиваясь. — Если что со мной случится...
— Государь, предполагая такое, вы сомневаетесь в моём усердии.
— Александр Михайлович, дорогой, в твоём усердии не сомневаюсь, но оно не охранит меня от болезни или чего хуже. И от снаряда не охранит.
— Какого снаряда, Государь? — удивился Рылеев.
Александр повернулся к нему.
— Турецкого, мой генерал, турецкого. Мирной жизни, боюсь, осталось всего ничего.
— Но если Ваше величество не хочет войны, кто же может объявить её?
— Увы, Александр Михайлович, и Государь не всё может. Если общество на что устремится всеми помыслами, то тут уж ничего не поделаешь. А наш народ, похоже, впадает в националистическую горячку. Скажи мне, почему мы должны идти сражаться за свободу сербов и болгар? Почему мы должны класть за них свои жизни? Только потому, что мы тоже славяне? Но это же нелепица, чудовищная нелепица. Ведь раньше, чем славяне, мы русские, и уж если проливать кровь, то за русские интересы. Если бы на нас кто нападал, грозил бы игом — святое дело. А идти класть наши головы, чтобы наказать турок за болгар и сербов... Я с ужасом думаю об этом и с ужасом думаю, что, если восточный вопрос не решится мирным путём, нам придётся ввязаться в худшую из войн — религиозную...
— Но, может быть, ещё удастся разойтись мирно?
— Я каждый день молю об этом Бога, но наши все слои — от дворянства до крестьян — все жаждут мусульманской крови. Посмотри, о чём пишут все эти Аксаковы, Катковы, Самарины, — Александр кивнул на кучу газет, лежащих на столе. — Об исторической миссии русского народа. Посмотри, о чём мечтают в Московском Кремле. О Византии, о святой Софии, о Золотом роге. Они сошли все с ума... Воистину, не ведают, что творят. Поэтому, Александр Михайлович, — Александр снял со стола газеты и бросил их на маленький столик, — если мне придётся оставить столицу, то заботу о Екатерине Михайловне и детях кроме как тебе поручить некому.