Долгорукова

Гордин Руфин Руфинович

— Это верно, Ваше высочество. И заметьте, я до сих пор и не сомневался касаться этой темы не только с Вашим высочеством, но и ни с кем другим, и более того, всячески пресекал подобные попытки сделать эту тему предметом досужих обсуждений. Но... — он вздохнул, — обстоятельства изменились, Ваше высочество, и...

— Изменились? — удивился наследник. — Они расстались?

— Напротив.

— Что же может быть напротив?

— Их стало трое.

Наследник помолчал, потом, как бы нехотя, спросил:

— Вы хотите сказать, что она родила?

— Да, Ваше высочество.

— Когда?

— Тридцатого апреля, Ваше высочество. Притом — мальчика.

Наследник поморщился:

— Что за разница —

кого?

— Она существенная, Ваше высочество. И это и есть предмет моего разговора, если Ваше высочество соблаговолит меня выслушать.

— Хорошо, граф, говорите.

— Вы, верно, знаете, Ваше высочество, в каких обстоятельствах Его величество призвал меня возглавить Третье отделение Его собственной канцелярии и корпус жандармов. И я обещал Его величеству сделать всё, чтобы уберечь его особу не только от новых покушений на жизнь, но и на репутацию. Я по мере своих скромных сил боролся со всеми этими нигилистами, революционерами, которые забыли свой долг христианина и подданного Его величества. Но я не думал, что когда-нибудь мне придётся защищать Государя от него самого и от близких ему людей. И тут, Ваше высочество, признаюсь, я потерпел поражение. Потому что не в моей власти давать Его величеству советы, идущие вразрез с его желаниями, и воздействовать на особ, пользующихся защитой Его величества. Вместе с тем, я понимаю, что последние события делают крайне необходимыми такие воздействия. В ситуации, когда известная вам особа, пользуясь чувствительностью Его величества, его добротой, пытается отвернуть его от государственных дел и направить его энергию на пользу себе одной и своим корыстным интересам, в этой ситуации слуги Его величества, верные интересам империи, не могут молчать. И они ропщут. Пока шёпотом, в салонах, но шёпот этот слышен уже и в Европе. А теперь, когда особа эта решила и вовсе привязать к себе Государя, зная его любовь к детям, она поставила его в положение не только тяжёлое для его лет, но и, как злословят уже некоторые, смешное: Его величество, будучи дедом, становится отцом, причём его сын моложе его внука.

Наследник побарабанил пальцами, переставил на столе фотографии и, наконец, спросил:

— И что же, вы полагаете, можно тут сделать?

Шувалов ответил тоже не сразу.

— Я бы полагал полезным обрисовать эту картину Его величеству, будучи уверен, что он плохо себе её представляет, смотря на всё вокруг глазами этой особы. И мне кажется, что никто не сможет сделать это деликатнее, чем Ваше императорское высочество... — Увидев, что наследник удивлённо поднял брови, Шувалов поспешил добавить: — Меня, Ваше высочество, Государь просто не станет слушать. Когда я как-то попытался коснуться этой темы, Его величество сказали, что я главноуправляющий Третьим отделением Его личной канцелярии, но не его личной жизни.

Наследник подумал, вертя пуговицу мундира, потом сказал:

— Знаете, граф Пётр Андреевич, я не смогу быть полезным в этом деле. Во-первых, я никогда не вмешиваюсь в дела папа, если он сам меня об этом не просит, а во-вторых... он может это расценить как моё опасение за наследование престола.

— Но эта опасность и в самом деле существует, — оживился Шувалов.

Но наследник ледяным тоном возразил:

— Это клевета, граф, клевета на моего отца и нашего Государя, и я прошу вас всеми средствами пресекать её. Тот, кто так думает, плохо его знает. Он может заблуждаться в своих чувствах, но он имеет прочные убеждения о долге Государя. Поэтому я никак не разделяю ваших опасений о моём будущем, а что касается настоящих дел, говорите с папа сами, в конце концов, это ваш служебный долг.

— Как прикажете, Ваше императорское высочество. Я постараюсь найти для этого подходящий повод.

10

февраля 1874 года. Зимний дворец.

Александр в сопровождении Рылеева поднимался по лестнице.

— Шувалов? О Кате? — Александр даже остановился. — Где?

— У князя Щербатого, Ваше величество. Граф говорил, как мне сказывали, что Ваше величество находится всецело под властью Екатерины Михайловны и, чтобы доказать ей свою любовь, способен... — Рылеев замялся, потом извиняющимся тоном пояснил: — Я лишь передаю чужие слова, — он прокашлялся, — на любые безумства.

— Безумства? Какие безумства?

— Они говорили, что в вашем возрасте и положении завести двух незаконных детей и тем самым дать их матери козырь против вас, — это безумство.

— Он так сказал?

— Мне точно передавали.

— А кто?

— Позвольте умолчать, Ваше величество. Ваш верный слуга.

— Что он ещё говорил?

— Под конец Пётр Андреевич так разошёлся, что сказал, что он сумеет справиться... простите, Государь... с этой девчонкой.

— Так... Как же он собирается это сделать? И в каком смысле?

— Не знаю, Государь.

— Ну ладно, спасибо, Александр Михайлович. Посмотрим, кто с кем справится раньше...

5 мая 1874 года. Зимний дворец. Апартаменты Александра.

Александр подошёл к своему кабинету. Навстречу ему поднялся ожидавший его Шувалов.

— Доброе утро, Ваше императорское величество.

— Здравствуй, Пётр Андреевич. — Он прошёл в кабинет, за ним вошёл Шувалов. — Что у тебя? — Шувалов открыл папку.

— Хотел бы почтительнейше доложить Вашему величеству о настроениях в нашем обществе, особенно в связи...

— Хорошо, хорошо, — перебил его Александр. — Это ладно, но сперва я хотел бы поздравить тебя, Пётр Андреевич.

— Смею ли я просить, чем вызваны поздравления Вашего величества?

— Я вчера назначил тебя своим послом в Лондоне.

— Послом?.. Но... — Шувалов растерялся, закрыл папку, снова её открыл, но всё же справился с собой и заставил себя улыбнуться. — Не могу даже сказать, как я благодарен Вашему величеству за столь высокую честь — защищать интересы Вашего величества за рубежами России. После того, как восемь лет я делал это от внутренних врагов, я расцениваю как особую милость Вашего величества распространить моё усердие за пределы России.

— Но полно, полно благодарить, — чуть усмехнулся Александр, — ты заслужил это. Ну так что там доклад, — он взглянул на папку, которую Шувалов всё ещё держал перед собой. Тот закрыл её.

— Если Ваше величество позволит, я бы сделал это в другой раз. Волнение, вызванное милостью Вашего величества, столь велико, что я опасаюсь быть неточным.

— Ну что ж, и в самом деле. Тебе в дорогу теперь надо собираться. А доклад пусть сделает Потапов — я его назначил вместо тебя.

— Александр Львович? — Шувалов даже переменился в лице. — Но... Осмелюсь заметить Вашему величеству, что он ведь обычный генерал и мало известен в наших высших кругах. А эта должность...

— Вот и хорошо, — не дал ему договорить Александр. — Может, это и на пользу дела, меньше кругов будет в этих кругах, — и Александр в упор взглянул на Шувалова. Тот всё понял и, поклонившись, вышел.

11 июля 1874 года. Окрестности Царского Села.

Александр ехал на прогулку с детьми, великими князьями Павлом и Сергеем. У рощи он велел кучеру остановиться.

— Дальше вы поезжайте сами, — сказал он детям, — а я пойду прогуляюсь.