Долгорукова
Шрифт:
Боткин, сидя за столом Александра, писал, а Александр стоял у окна.
Продолжая писать, Боткин усмехнулся:
— Кажется, я единственный из подданных Вашего величества, кто сидит при стоящем Государе.
Александр улыбнулся:
— Это лучше, чем сидеть при лежащем.
— Это вам не грозит, Ваше величество. — Он отложил написанные бумаги. — Я уверен, всё это вызвано сильным переутомлением. То, что вас беспокоит — и меланхолия, и депрессия, и расстройства, о которых вы изволили
— Я всегда это делал. Но после покушений моя охрана затерроризировала меня не хуже тех террористов — ни шагу ступить не дают. Только в саду в Аничковом или в Царском...
— Конечно, им так легче охранять Ваше величество, но, может быть, облегчение их заботы не главная обязанность Государя.
— Вот и прекрасно, теперь же скажу им, что это ваше предписание. Может, вдвоём мы с ними справимся.
У подъезда Зимнего стояли Варя и X.
— Да нет, ну не бойся, пойдём, — уговаривал X. Варю.
— Так она не ждёт гостей, она, может, вообще в домашнем виде. Или Государь вдруг зайдёт... Нет, нет, уходи, завтра увидимся.
— Да что тебе-то Государь. Ты-то можешь иметь друзей, это её он держит в заточении.
— Да что тебе так приспичило?
— Ну да когда ещё доведётся увидеть, как цари живут.
— Катя не в царских покоях.
— Но ты же говорила — точная копия, только этажом выше, — X. увидел, как открылся подъезд и оттуда вышел некто в шубе и направился к стоящей карете. Прежде чем дверь успела закрыться, X. буквально втолкнул туда Варю и зашёл сам.
X. и Варя, не раздеваясь, стояли в первой комнате. Катя была в халате, весь вид её выражал недовольство.
— ...Всё ж, я надеюсь, вы не станете сердиться на Варю, — говорил X., — это была моя идея выступить в роли незваного гостя. Я просто не мог не воспользоваться случаем — увидеть вас и сказать, как я ценю наше знакомство и как часто вспоминаю нашу встречу в Эмсе. А теперь не смею больше обременять вас своим присутствием. Позвольте откланяться. — Он поклонился Кате и сказал Варе: — Я буду ждать тебя на набережной.
X. вышел из Катиных комнат, спустился по лестнице на два пролёта и остановился. Прислушался — всё было тихо. Он на цыпочках поднялся снова на третий этаж и ещё выше и спрятался в нише. Вскоре от Кати вышла Варя и пошла вниз. Оттуда донеслись голоса, потом всё стихло. X. осторожно спустился, подошёл к дверям, ведущим в Катины апартаменты, огляделся и тихо открыл дверь...
Также тихо он открыл дверь её спальни. Катя сидела у зеркала, готовясь ко сну. Она увидела его в зеркале и замерла, не поворачиваясь. Они молча смотрели друг на друга. Он сделал шаг к ней, её рука потянулась к звонку. Он остановился. Она продолжала смотреть на него, словно нисколько не стесняясь своего вида. Он скинул на пол шинель и сделал ещё шаг к ней. Она снова протянула руку к звонку, но не позвонила.
— Я писал, ты не ответила ни разу, — наконец нарушил он молчание.
— Я теперь там не живу.
— Но тебе передавали их. Почему ты не отвечала?
— Зачем?
— Зачем не подать нищему, если он голоден? Зачем не помочь больному, если
— Живёшь, и славно, как мне рассказывают.
— Это не жизнь, это торопливое существование, это как листание книги в поисках нужной строки... Я перелистываю дни, ночи, чтобы дожить — не до дня даже, до мига, когда я увижу тебя. Раньше я хоть видел, как ты ехала сюда, как шла к подъезду, а теперь ты и этого меня лишила. И я должен стоять на набережной и смотреть на окна и гадать, какое твоё, и ревность к теням, которые там мелькают... Это ты называешь жизнью?
— Зачем же ты Варю впутываешь в эту свою жизнь?
— Она сама в неё впуталась. А потом, она часть твоей жизни. Я хоть так узнаю, что с тобой, где ты... Может, это нечестно по отношению к ней, но её устраивает то, что есть, а коль человек не знает большего, так он и меньшим довольствуется.
— Ты подл. Ты ко всем подл. Ко мне, к ней...
— К тебе? В чём неё моя подлость? Что полюбил тебя против своей же воли, что не могу выгнать тебя из своей жизни? Что не могу приблизиться к твоей жизни, и потому приходится идти на такие вот крайности? Что вижу тебя во всех женщинах, но не в одной не узнаю? Что живу раздвоенной жизнью — в реальной без тебя и в мысленной с тобой? Что не думаю о карьере, что потерял друзей, что вынужден скрываться как беглый каторжник, жить под чужим паспортом, под чужим даже обликом — в этом моя подлость? Так она к тебе разве? Уж скорее к себе самому. А к себе подлым быть — это право каждого, кто ж мне запретит. Ты одна могла бы, — да что запретить, всю жизнь мою повернуть могла бы, да ты предпочитаешь губить её — вместе со своей.
— Тише, дети спят.
— А детей на что ты обрекаешь? Сызмала остаться без отца?
— Замолчи.
— Он же старик. Что за роль он тебе готовит — молодой вдовы с незаконнорождёнными детьми... От которых все отшатнутся, как только его не станет...
Она вдруг усмехнулась криво:
— Отчего же все? Может, и не все...
— A-а... Так вот ты для чего меня держишь?
— Я — держу?
— Держишь, держишь... Вот так, — он сжал кулак. — Может, сама не сознавая. Но разве мне легче от этого?
— Так уйди, я держать не стану.
— Я бы рад — отпусти.
— Как отпустить?
— Как отпустить? Приблизь сперва. И дай увидеть тебя, дай понять, что ты такая же как все, может, даже хуже, наверное хуже. Дай разочароваться — как в других, перестань притворяться загадкой — и сразу отпустит, как всегда отпускало... — Он медленно приблизился к ней, положил ей руки на плечи. — И тогда не я тебя, а ты будешь искать меня, ты будешь писать мне письма, ты будешь выспрашивать Варю обо мне, делая вид, что тебе это как бы безразлично, ты будешь идти на безрассудства, ты будешь обманывать своего старика, говоря, что сегодня не можешь пустить его к себе, потому что у тебя голова болит, а не потому, что в голове у тебя совсем иные видения... — Говоря это, он медленно спускал с её плеч пеньюар. Она сидела в оцепенении, не шевелясь, смотря в зеркало на себя и него, словно это не она и он были, а какие-то чужие люди. И когда он уже был близок к цели, в другой комнате скрипнула дверь и голос Александра позвал: «Катя...»
Она вздрогнула, испугавшись в первое мгновение, но потом очень хладнокровно показала X. на дверь в детскую.
Не успел он скрыться за ней, как вошёл Александр в халате.
— Ты не спишь? Я слышал шаги, решил зайти, ещё раз сказать спокойной ночи.
— Это Варя заходила, принесла письмо от Маши.
— Как она? Пришла немного в себя?
— Ну как можно так скоро прийти в себя, потеряв мужа? — Катя поднялась, поправила пеньюар на плечах, поцеловала его в щёку. — Спокойной ночи. Спасибо, что ещё раз зашёл.