Долгорукова
Шрифт:
— Ну вот, а теперь начнём всё сначала...
— О, теперь я понимаю, зачем я вам понадобился. Хотите заставить меня шпионить за семьёй Государя. Ошибаетесь, ваше превосходительство, я не филёр. У вас для этих дел есть Третье отделение, к ним и обращайтесь.
— У нас его, считайте, уже нету. Упраздняют его.
— Его? Не может быть.
— Через четыре дня наш дорогой армянский диктатор положит на стол Государя указ о его упразднении.
— Да вы же не сможете дня без него прожить.
— А мы и не будем без него.
— Вы ж сказали — упраздняют.
— На
Лорис-Меликов положил перед Александром проект указа.
— Я думаю, Ваше величество, это произведёт весьма положительное впечатление на общество. Столько лет, ещё со времён царствования вашего батюшки, Третье отделение было как пугало для всех. Его уничтожение будет расценено как новый либеральный шаг Вашего величества, в чём так нуждается сейчас общество.
— А не скажут нам, что мы ослабляем карательную деятельность в то время, когда нигилисты усиливают свою?
— Если кто-то и выскажется подобным образом, мы объясним через прессу, что, во-первых, террористы теперь притихли, после зимы не было практически ни одного злодеяния. А потом можно будет намекнуть, что преданные Вашему величеству люди, работавшие на благо безопасности престола, не уволены от службы, а переведены в департамент полиции, и, следовательно, это может расцениваться не как ослабление карательных органов, а как их усиление.
— Ну что ж, дай Бог, чтоб ты не ошибался, — и Александр подписал указ.
Желябов и Перовская стояли у окна. Он курил, она, отодвинув штору, всматривалась в тёмную улицу.
— Мне пора, пожалуй, — сказал Желябов, загасив папиросу. — Пока ещё народ на улицах, я не так заметен.
— Да их ведь теперь ликвидировали, Андрюша. Может, уже и некому следить.
— Что ты веришь этим сказкам. Какая разница, как называют охранку — третьим отделением, сто третьим. Сыск как был в России, так ещё сто лет будет. На том и стоит она. — Он помолчал. — Сегодня последнюю мину уложили. Теперь в любой день можно...
— Да вот как узнать, когда он поедет. Весной чуть не каждый день ездил, а тут всё лето сиднем сидит. Чего его там держит?..
— Он скоро в Крым ехать должен. Надо бы узнать — когда. Не сидеть же под мостом каждый день. Ты не можешь через своего дядю?
— Да он откуда знает?
— Ну всё же судейский. Приближен.
— Да не знает он. К тому же, коль и знал бы, не стоит проявляться. А то потом вспомнит. Может, лучше на железной дороге
— А что? У меня есть один знакомый в депо. Попробую. — Он подошёл к двери. — А всё же непонятно — почему он перестал ездить в город? Что его там держит?..
В большой гостиной Александр представлял Катю наследнику и его жене.
— Я хочу представить вам, — сказал он, обращаясь к чете наследников, — мою жену княгиню Юрьевскую. Я прошу вас обоих быть добрыми к ней, как вы всегда были.
Опять Минни плакала:
— Не хочу, нет, не буду... Её — на «ты»? Не буду...
— Минни, — терпеливо возражал ей наследник, — не усугубляй моё состояние. Неужели ты думаешь, что мне легко после мама видеть рядом с отцом эту женщину. Но это уже случилось, и это нельзя повернуть вспять и, следовательно, надо принять это как факт.
— Я не могу.
— Тем более что, как па говорит, мы первые, кто об этом узнал, и, значит, когда всё это узнают, по нас будут сверять всё своё поведение. И как бы мы ни оценивали в душе поступок па, перед двором мы обязаны быть такими, какими он нас хочет видеть. По-видимому, он её и впрямь любит, коль решился на такое, и мы не вправе влиять на его счастье. Его жизнь и в самом деле подвергается опасности, не будем же осложнять её ещё боле.
— Но, Саша, он же так осложнил нашу!
— Он мой отец. Этого одного было бы достаточно. Но, кроме того, он Государь, а мы всего лишь его подданные.
— Но ты ещё и наследник.
— Вот именно. И хотел бы им остаться...
Лорис-Меликов докладывал Государю и наследнику свой план реформ.
— Заключая свои заметки, я бы полагал, Ваше величество, что сейчас надо развивать то одобрение, что вызвал в обществе указ о роспуске Третьего отделения и Верховной распорядительной комиссии. И в этом смысле те небольшие уступки земствам и городам, позволяющие им присылать своих представителей в Государственный совет или в Совещательные комиссии...
— Погодите, — остановил его наследник, — а не скажут нам, что от этих проектов попахивает конституцией?
— О нет, Ваше императорское высочество, — тот, кто так скажет, выкажет своё полное непонимание сути предлагаемых изменений. До конституции мы ещё не доросли...
— И, слава Богу, — вставил Александр. — Все несчастья Людовика XVI начались именно с того, что он решил созвать народных представителей. Ну хорошо, — он поднялся, — в принципе я не возражаю. Собери комиссию, обсудите всё там, после мне доложишь. Но уже после возвращения из Ливадии.