Долгота
Шрифт:
Никто из астрономов и адмиралов понятия не имел, как устроен хронометр Гаррисона и за счёт чего сохраняет такое постоянство хода. Возможно, они бы и не поняли, но с наступлением 1763 года начали требовать от Гаррисона объяснений. Отчасти ими двигало научное любопытство, отчасти — соображения национальной безопасности. Для метода лунных расстояний требовалось знать время астрономических наблюдений, и по всему выходило, что часы Гаррисона справляются с этой задачей лучше других. Они даже могут заменить метод лунных расстояний ненастными ночами, когда не видно Луны и звёзд. А Джон Гаррисон не молодеет. Что, если он скончается и унесёт тайну хронометра в могилу? Что, если Уильям вместе с часами сгинет в морской пучине? Комиссия
Французское правительство отрядило в Лондон небольшой контингент часовщиков во главе с Фердинандом Берту, чтобы те попытались выведать у Гаррисона его секреты. Гаррисон, с понятной по тем временам подозрительностью, французов прогнал, а от соотечественников потребовал гарантий, что его идеи никто не украдёт. В качестве такой гарантии изобретателя устроили бы пять тысяч фунтов от парламента, но переговоры быстро зашли в тупик. В итоге стороны остались при своём: Гаррисон не получил денег, комиссия не получила объяснений и чертежей.
Наконец в марте 1764 года Уильям и его друг Томас Уайетт взошли на борт военного корабля «Тартар» и вместе с H-4 отплыли к Барбадосу. Капитан «Тартара», сэр Джон Линдси, надзирал за первым этапом испытаний, то есть до самой Вест-Индии.
15 мая Уильям сошёл на берег, чтобы сравнить заметки с астрономами, прибывшими раньше на «Принцессе Луизе», и сразу увидел знакомое лицо. Здесь, в обсерватории, построенной, чтобы оценить точность H-4, Уильяма дожидался верный клеврет Натаниеля Блисса — Невил Маскелайн собственной персоной.
Маскелайн уже пожаловался местному обществу, что и сам проходит повторные испытания. В экспедиции на остров Святой Елены, хвастался астроном, метод лунных расстояний зарекомендовал себя как нельзя лучше, плавание к Барбадосу устранило последние сомнения, и теперь-то он наверняка получит заслуженную награду.
Услышав об этом, Уильям и капитан Линдси заявили, что Маскелайн как заинтересованное лицо не вправе оценивать H-4. Астроном сперва разозлился, потом занервничал. В таком взвинченном состоянии он не смог провести наблюдения — хотя все свидетели уверяют, что на небе не было ни облачка.
12.
Повесть о двух портретах
Нестройно, грубо музыка звучит,
Когда не в лад играют музыканты!
Вот так же и с мелодией души.
Губил я время, — ныне мстит оно,
Меня губя, — я сделался часами,
Минуты — мысли.
До наших дней дошли два прижизненных изображения Джона Гаррисона. Первое — парадный масляный портрет, написанный Томасом Кингом в октябре 1765 — марте 1766-го. Второе — гравюра, сделанная в 1767 году Пьером-Жозефом Тассером с портрета и повторяющая его почти во всём. Вернее даже — во всех деталях, кроме одной. И за ней угадывается скорбная повесть об унижениях и отчаянии.
4
Перевод Н. Эристави.
Портрет висит сейчас в галерее старой Королевской обсерватории. На нём изображен человек солидный и значительный. Гаррисон, облачённый в шоколадного цвета сюртук и панталоны, сидит в окружении своих изобретений: справа от него H-3, за спиной — маятниковый регулятор, сделанный им для проверки собственных часов. Осанка прямая, на лице довольное (но не самодовольное!) сознание жизненного успеха. На голове белый парик, кожа гладкая, чистая. (В истории о том, как Гаррисон ребёнком слушал тиканье лежащих рядом часов, утверждается, что в то время он болел оспой. Напрашивается вывод,
Глаза хоть и старческие, слезящиеся (как-никак Гаррисону на портрете семьдесят с лишним), но смотрят уверенно и прямо. Только сведённые брови да морщина между ними выдают гнетущую тревогу и настороженность. Левая рука упирается в бок, правая лежит на столе, в её ладони... карманные часы Джефриса!
Где H-4? Хронометр — лучший и самый любимый! — был к тому времени давно закончен. С чем же ещё позировать для портрета, если не со своей гордостью? И впрямь, на гравюре Гаррисон изображен с H-4. На чёрно-белом оттиске правая рука изобретателя пуста, развёрнута ладонью вверх и указывает примерно в сторону хронометра, лежащего на чертеже. Номер четвёртый явно слишком велик для человеческой ладони, и Гаррисон не мог бы держать его, как держит на картине вдвое меньшие часы Джефриса.
На портрете работы Кинга H-4 отсутствует, потому что часы в то время находились в другом месте. Их пририсовали позже, когда слава Гаррисона как «человека, нашедшего долготу», породила спрос на его гравированные изображения. События, которые этому предшествовали, вынули из Гаррисона всю душу.
После вторых испытаний летом 1764 года Комиссия по долготе молчала несколько месяцев: ждала, пока математики сравнят расчёты долготы, сделанные по хронометру, и результаты астрономических наблюдений в Портсмуте и на Барбадосе. Наконец, заслушав вердикт математиков, она «единодушно признала, что означенные часы указывают время с достаточной точностью». А что ещё оставалось членам комиссии? Из математических выкладок неопровержимо следовало: часы определяют долготу с погрешностью в десять миль — в три раза точнее, чем требовал парламентский акт! Однако для Гаррисона этот оглушительный успех обернулся лишь маленькой победой. Теперь от создателя часов требовали объяснить, как они работают.
Осенью комиссия пообещала вручить Гаррисону половину награды в обмен на все его часы плюс полное раскрытие внутреннего устройства H-4. Вторую половину выплатят, когда другой часовщик под его руководством соберет две копии хронометра в доказательство, что механизм H-4 воспроизводим и сделанные по его образцу часы дадут такую же точность.
В довершение нервотрепки Натаниель Блисс нарушил почти вековую традицию долгожительства королевских астрономов. Джон Флемстид занимал эту должность сорок лет, Эдмунд Галлей и Джеймс Брадлей — по двадцать с лишним, а вот Натаниель Блисс скончался, проведя на посту всего два года. В январе 1765-го объявили имя нового королевского астронома (а значит, и члена Комиссии по долготе). Им, как наверняка предвидел Гаррисон, стал его заклятый враг Невил Маскелайн.
Тридцатидвухлетний астроном заступил на пост в пятницу. На следующее утро, в субботу, ещё до официальной церемонии, на которой ему предстояло приложиться к королевской руке, Маскелайн явился на очередное заседание Комиссии по долготе в качестве её новоиспеченного члена. Он выслушал горячие дебаты о выплатах Гаррисону, поддержал предложение вручить денежные награды Леонарду Эйлеру и вдове Тобиаса Майера, затем перешёл к тому, что занимало его самого.
Маскелайн зачитал длинный меморандум, восхвалявший метод лунных расстояний. Четыре капитана Ост-Индской компании, которых он привёл с собой, хором поддержали его мнение. Все они, по собственным словам, многократно определяли долготу по методу, изложенному в Маскелайновом «Путеводителе британского морехода», и всякий раз укладывались с расчётами в какие-то четыре часа. Они подтвердили, что таблицы Маскелайна следует издать большим тиражом и тогда «этот метод станет легко и повсеместно использоваться мореходами».