Долина белых ягнят
Шрифт:
И пусть день, когда мы встретим вас, уже славных победителей, будет таким же солнечным, как сегодня, пусть так же будет наполнять наши сердца ничем не омраченное чувство исполненного долга. За победу! За Родину! За Сталина! Ура!
Еще не смолкли бурные аплодисменты и крики, еще Апчара громче всех кричала «ура» и сильнее всех хлопала в ладоши, как Чока, пробравшись через толпу, тронул ее за локоть.
Апчара стрельнула в него глазами — ну чего тебе? — и продолжала аплодировать, восторженно глядя на трибуну и на товарища Кулова.
— Я к тебе по поручению начальника политотдела дивизии. Выступи, скажи несколько слов прощания от имени
Апчара даже съежилась от страха.
— Ой, нет, нет, Чока, миленький, не надо, я не смогу ничего сказать!
— Комсомольское поручение. Батальонный комиссар Солтан Хуламбаев тоже просит… Ну и я… Два слова всего. Ты же прощаешься с братом. Что ему хочешь сказать, то скажи всем. Ты всегда умела говорить. На собрании — не остановишь…
Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, но тут вмешалась Хабиба:
— Со мной спорить целый день можешь и находишь слова, а тут прикидываешься ягненком. Зачем тебе слова, сердце должно говорить. Люди на войну уезжают. Кто знает, кому из них суждено увидеть родных…
— Иди, иди, пока к трибуне проберешься, надумаешь, что сказать, — подтолкнула Апчару и Ирина.
Апчара помнила, как Чока взял ее за руку и потянул к трибуне. Но как она очутилась на грузовике рядом, совсем рядом с товарищем Куловым, и как начала говорить, и что говорила, Апчара не помнила.
Как бы ища поддержки, она посмотрела туда, где минуту назад стояли мать, брат и Ирина, но не увидела никого из них. Откуда-то издалека послышался голос товарища Кулова:
— От имени нашей молодежи слово предоставляется заведующей комсомольской фермой Апчаре Казаноковой.
Перед глазами замелькало и закружилось море женских платков, пилотки защитного цвета, редкие кубанки, фуражки с синими околышами. Прошло уже несколько секунд тишины, а Апчара все не могла найти первого слова. Толпа понимающе молчала.
— Дорогие наши воины! — Апчара покраснела. — Брат мой Альбиян! — Голос Апчары креп и становился звонким. — Нам хочется встречать вас, а не провожать. Передо мною одни женские платки и детские головки. Папах мужских не видно. Мужчины на войне. Вы не первые, кто ушел на фронт. Но дай бог, чтобы после вас, по вашим следам, никто другой не уходил воевать, не оставлял в слезах жен, детей и любимых. Сегодня мы провожаем, отрываем вас от своего сердца. Мы останемся с болью своей. Глядите — земля в цвету! Оделась в лучший свой весенний наряд, как и девушки наши. Глядите — горы стоят, как старики на свадьбе, стоят, как стояли от века. Глядите — вот мы, ваши сестры, матери, жены, — это и есть Родина. Защищайте нас, стойте на пути врага, как умеют стоять горы на пути ветров. Не давайте врагу глумиться над нами, над нашей землей, вы — наша надежда… Слышишь, Альбиян, мой брат родной?.. Слышишь? — Голос Апчары сорвался, непрошеные слезы затмили глаза.
Из толпы совсем рядом подала голос Хабиба:
— Слышит он, дочь моя! Слышит, говори…
Голос матери оказался неожиданным для Апчары. Она растерялась и сбилась, но все уже было сказано, все утонуло в громе рукоплесканий.
Апчара сбежала с трибуны и, раскрасневшаяся, взволнованная, самая счастливая на свете, присоединилась к своим. Альбиян обнял ее, Ирина поздравила, а мать попрекнула:
— Ну вот, а ломалась — «не знаю, что сказать». Я-то лучше знаю твой язычок…
Последним получил слово комдив полковник Кубанцев. Положение у него на трибуне было потруднее, чем у юной ораторши. Он понимал, а вернее, угадывал
Комдив говорил зычно. Левую руку он держал на поясе — побаливала еще задетая кость, — а правой непрерывно размахивал, словно разбрасывал свои слова во все стороны.
— Родина не забудет ваших жертв. История золотыми буквами запишет ваш огромный вклад в дело победы над врагом. Воины Национальной дивизии, добиваясь победы малой кровью, отплатят вам за заботу боевыми подвигами во славу отечества. Подпирайте фронт своими плечами, как это делаете вы сейчас, а мы, бойцы и командиры, измотаем, искалечим врага на своей земле, а потом прогоним фашистского зверя и добьем в его собственной берлоге!
Ждите нас с победой! Со скорой победой!
Опять громыхнули «ура» и аплодисменты, но на этот раз к ним примешались крики и истошные вопли женщин. Заиграл горн, подхваченный гудком паровоза. Бойцы, обнимаясь и целуясь с кем попало, побежали к вагонам. Женщины заголосили еще сильнее.
Паровоз запыхтел сначала редко, а потом все чаще и чаще. Состав дернулся и пошел. Полетели по ветру, мгновенно погасая, красные искры. Сначала они вылетали густым снопом, а потом поредели и замерли.
Не так ли будут летать из неведомой дали сначала густо, а потом все реже и реже белые голуби солдатских треугольных писем с обратным адресом: «Действующая армия. Полевая почта номер…»
В ДОЛИНЕ БЕЛЫХ ЯГНЯТ
Привычное всякому машуковцу дедовское название урочища «Долина белых ягнят» ожило и засияло заново, когда там на молочной ферме появились сорок девушек, вчерашних школьниц, в белых косынках и белых фартуках. Целый день звенели девичьи голоса в зеленой долине. Аульские парни, куда бы ни ехали верхом, на заоблачные пастбища, или к табунам лошадей, или, напротив, с гор домой, на побывку, сворачивали с прямого пути и заезжали в Долину белых ягнят.
Командует фермой Апчара. Значит, и сам Чока Мутаев, секретарь райкома комсомола, а по совместительству еще и начальник штаба пастбищ, не упускает случая побывать здесь.
Хабиба сначала слышать не могла слова «ферма», но привыкла и стала первой помощницей Апчары. Советуя, Хабиба руководствовалась больше приметами, чем зоотехническими знаниями, но Апчара верила каждому ее слову. Апчара знает: все, что ни скажет Хабиба, обязательно сбудется. Зоотехник Питу чуть что открывает учебник, с которым не расстается даже во сне, а Хабиба гадает на фасолях. Или меряет вершками от ногтя на среднем пальце до плеча, а потом от плеча до ногтя. А то еще она умеет гадать по подушечкам на пальцах. Пересчитает их все от большого пальца до мизинца и в обратном порядке и скажет, сбудется твое желание или нет.