Долина белых ягнят
Шрифт:
Но Хабиба уже разошлась, и остановить ее было трудно. Слова дочери она пропустила мимо ушей.
— Всадник на велосипеде! Велосипедный джигит! Хорош жених! Он и за тобой приедет не на фаэтоне, а на своей двухколесной штуке, похожей на скелет осла. Знаю я Чоку, вижу насквозь. Сидит наверху в комсомоле и выглядывает хорошеньких комсомолок во всех аулах. А вместо патронов — карандаши. Твой брат Альбиян, да прикроет его аллах своей ладонью от вражеских пуль, скоро покинет молодую жену и ребенка и уедет на фронт. Был бы Чока достоин жены, и его одели бы в военную форму.
Апчара взорвалась наконец:
— Если
— Ну и сидел бы там в своем комсомоле, не крутил бы велосипед.
— Он же из нашего аула. Поэтому приезжает иногда.
Хабиба гнула свое.
— Рано тебе думать о свадьбе, рано!
— А сама-то? Выскочила в шестнадцать лет!
Хабиба выронила балагу, большую деревянную ложку, в огонь. Апчара спохватилась, но поздно. Пущенную стрелу уже не догонишь, не перехватишь.
Дочка подбежала, обхватила сзади мать, прижалась, начала целовать куда попало. Насколько было бы легче, если бы Хабиба рассердилась, обругала, ударила. Но старая женщина молчала, словно окаменела.
— Прости, мама, прости. Я глупая дурочка. Я тебя не оставлю никогда-никогда.
Хабиба, словно устыдившись своей слабости, отстранила Апчару, выхватила из огня балагу, уже начавшую гореть, и стала мешать мамалыгу. Дым и пар в котелке смешались.
Апчара отошла и села за стол. Наступила неприятная тишина. Мать не могла простить так скоро дерзость девчонки, дочка, хотя и сознавала свою вину, не находила слов, чтобы извиниться. Но, конечно, первая уступила мать.
— Клянусь аллахом… — она разбрасывала головешки под котелком, чтобы мамалыга не пригорела, и дымно сделалось в очаге. — Клянусь аллахом, даю тебе материнское благословение. Выходи замуж, лишь бы не болела у меня голова от твоей дерзости. Недаром он сочинил, что чертики прыгают у тебя в глазах. Сказать родной матери: выскочила замуж! Как эти слова не обожгли тебе губы? Разве я тебе Азиза? Я вижу, сидите с ней под деревом и на фасолях гадаете, в какую сторону вас повезут женихи. А я и без гаданья скажу: тебя в Верхний Чопрак, Азизу на кирпичный завод. Дай бог, чтобы сын Курацы вернулся с фронта живым и здоровым. Не беспокойтесь, калыма теперь не стало. За меня хоть офицерский наган дали. За Данизат — кукурузные початки. А вас даром возьмут, и на том спасибо. Но что даром достается, то легко отдают. Выскочила замуж! Плохо ты думаешь о родном отце, да будет сухими листьями земля покойному Темиркану… За него любая бы вышла. Не чета твоему Чоке. Все воюют по лесам и болотам, а он ходит по ковру в кабинете. Разве твой брат отдаст тебя за такого бездельника? Может, он уж имеет на примете хорошего человека. Брат плохого жениха не выберет. Он подыщет достойного, который не поскупится и на калым.
— С калыма не разбогатеешь, чтобы каждый день — мед с маслом.
— Без калыма не пришлось бы перец глотать.
— Ты за свою сноху не давала калыма. Как же с других будешь брать за дочь?
Смелость Апчары опять взяла верх. Опять дочка почувствовала, что загнала мать в тупик, задела больное место. Но Хабиба не вспылила, не замахнулась балагой, как того ждала Апчара, не обиделась.
— Сноха русская. Разве ты
Мать и дочь надолго притихли. Впрочем, каждая из них понимала мысли другой.
Альбиян женился без родительского благословения. Привез из Москвы белокурую, застенчивую, безропотную девушку Иру и сказал: «Вот, мама, тебе сноха. Зови ее Ирина Федоровна».
На свадьбу денег не оказалось. Все, что было, Альбиян заплатил извозчику. Нельзя было подойти к родительскому дому с молодой женой и с чемоданами пешком. Смех и позор! Кроме того, в чемоданах тяжело и плотно лежали тарелки, чашки, всякая посуда, вроде как приданое Ирины.
Хабиба не ожидала такого удара. Дулась, отворачивалась, молчала. На новоявленную москвичку смотрела, как на врагиню, даже надеялась скрыть от соседей, что сын женился. Но можно ли скрыть в ауле и менее интересную новость? Выгонит утром корову — и сторонкой, сторонкой домой. А соседка вырастает на пути, как из-под земли.
— А что, Хабиба, правду ли говорят, что Альбиян привез из Москвы жену?
Хабиба буркнет что-нибудь в ответ, а на дороге другая соседка.
— А свадьба разве уж отгремела? Что-то не слышно песен и танцев.
Тьфу, чтоб вы провалились! Хоть не выходи из дому совсем. Вон еще третья лезет с вопросом. У самой дочь на выданье, этой еще обиднее, чем другим.
Правда, устроившись на работу в городе, Ирина Федоровна и жить стала в городской комнате, в большом доме, на третьем этаже.
Теперь Хабиба, чтобы припугнуть Апчару, иногда говорила:
— Хватит мне месить грязь в ауле и слушать твои дерзости. Поеду к старшей дочери. Нянчить внучку — самое старушечье дело.
Может быть, она и осуществила бы свою угрозу, ну хоть на десять дней, но Ирину Федоровну потеснили — поселили на кухне эвакуированных из Одессы.
Надо бы Ирине отдать и комнату, но переехать в аул — значит потерять работу, а этого она не хотела. Цены на все с каждым днем росли. Деньги Альбияна по офицерскому аттестату она уступила Хабибе. Чтобы остаться независимой, надо было сохранить работу и заработок.
Ложась спать, Хабиба долго не засыпала. Все твердила молитвы: «Всесильный, всемогущий и милосердный! Все просьбы обращены к тебе, а сам ты ничего ни у кого не просишь. Внемли же моим мольбам — не одевай во вдовьи одежды мою сноху. Пусть она не изведает этой доли, как изведала ее я. Пусть уж я одна буду вдовой до самой смерти. Лишь бы не овдовели мои дети. Милостивый и милосердный, ты видишь, я все терплю, что ты посылаешь мне. Без ропота я принимаю все бедствия. Убереги же моих детей от моей горькой доли. Слышишь, всемогущий, да буду я рабыней твоей…»
Хабиба верила, что аллах взял ее под свою высокую руку и ограждает ее детей от всяких бед. Разве не ее молитвы спасли сына в боях на Дону? Под градом пуль и бомб он переплыл через Дон и остался живым… Аллах внял ее мольбам, иначе Альбиян не вернулся бы в родной край обучать молодых бойцов в кавалерийской дивизии. Слава милостивому и милосердному! Альбиян каждую неделю навещает свою семью, катает на своем вороном коне маленькую Даночку, нет-нет и к матери иной раз заскочит, повидает сестру. Это ли не по милости всемогущего аллаха?