Долина лошадей
Шрифт:
Когда мать поняла, что ей не справиться с Джондаларом, чье поведение вызывало возмущение у всех обитателей Пещеры, она приняла мудрое решение и отправила его жить к Дондалару. За время отсутствия Джондалар овладел искусством изготовления различных орудий и научился сдерживать свои эмоции. Он превратился в высокого, мускулистого, на редкость привлекательного мужчину с удивительными глазами, наделенного неповторимым обаянием, коренившимся в глубине его натуры. Женщины первыми догадались о том, что он куда интереснее, чем могло бы показаться, и сочли его неотразимым, но ни одна не совладала с ним. Как бы женщины ни стремились проникнуть в глубины его души, им не удавалось затронуть его сокровенных чувств. Он довольно
Джондалар предавался скорби со всей страстностью, свойственной его натуре, но молодой женщине, оказавшейся в тот момент рядом, уже довелось изведать ничуть не менее сокрушительное горе. Ей не однажды приходилось терять все, что у нее было, и ощущать холод, которым веет из мира духов, но она сумела пережить это и теперь почувствовала, что за бурным всплеском охвативших его эмоций кроется нечто большее, чем обычная тоска, и, памятуя о собственных утратах, попыталась облегчить его страдания.
Когда приутихли его рыдания, Эйла заметила, что все это время она тихонько что-то напевала, придерживая его голову, лежавшую у нее на коленях. Она поступала точно так же, убаюкивая Убу, дочку Айзы, под звуки такого монотонного пения засыпал ее сын, отступали ее собственные горести и печали, и теперь оно пришлось к месту. Наконец Джондалар вконец обессилел и перестал держаться за Эйлу. Он отвернулся и продолжал лежать, глядя на каменную стену пещеры. Когда Эйла склонилась над ним, чтобы смыть следы слез прохладной водой, он закрыл глаза. Он не хотел – или не мог – смотреть на нее. Вскоре дыхание его стало ровным, и Эйла поняла, что он заснул.
Она проверила, все ли в порядке у Уинни с жеребенком, а затем вышла из пещеры. Ее тоже охватила сильная усталость, но на душе стало легче. Остановившись у края выступа, она окинула взглядом долину и вспомнила о том, каким долгим показалось ей возвращение сюда, когда в волокуше лежал раненый, как ей хотелось доставить его живым. При мысли об этом она опять разволновалась. Этот человек не должен погибнуть. Она торопливо направилась в пещеру и проверила, дышит ли он, а затем отнесла остывший бульон к очагу – он так и не поел, утешение оказалось нужнее, чем еда, – расставила по местам сосуды с настоями и вытяжками, которые понадобятся, когда он проснется, и присела рядом с ним на меховую шкуру.
Эйла никак не могла насмотреться на него и все вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разом унять тоску, скопившуюся в душе за все те годы, на протяжении которых ей ни разу не довелось повстречаться с людьми. Теперь, когда она уже успела немного привыкнуть к нему, ей удалось увидеть его лицо как нечто целое, а не только его отдельные черты. Ей хотелось притронуться к нему, провести пальцем по щекам и подбородку, по тонким гладким волоскам бровей. Внезапно ей вспомнилось нечто поразительное.
Из глаз у него текла какая-то жидкость! Она сама вытирала ему лицо, а плечо у нее до сих пор осталось влажным. «Значит, такое бывает не только со мной, – подумала она. – Креб никак не мог понять, почему из глаз у меня что-то начинает капать, когда я огорчаюсь, – с людьми из Клана такого не случалось. Он решил, что у меня не все в порядке с глазами. Но когда этот мужчина принялся горевать, из глаз у него тоже что-то потекло. Наверное, это свойственно всем людям из племени Других».
Эйла провела без сна предыдущую ночь, за короткое время на нее обрушилось множество переживаний, и наконец усталость взяла свое. Она уснула на меховой шкуре рядом с незнакомцем, не дожидаясь наступления вечера. Джондалар проснулся, когда начали сгущаться
Он перевел взгляд на женщину. Она лежала на спине, отвернувшись от него, так что было видно лишь линию шеи, подбородок и нос. В памяти всплыли ночные события, и ему стало неловко, но, как только он вспомнил, что послужило причиной яростного всплеска эмоций, в душе его проснулась боль, заглушившая все прочие чувства. На глазах у него выступили слезы, и он плотно сжал веки, стараясь не думать о Тонолане, не думать ни о чем вообще. Вскоре он вновь забылся сном и очнулся уже глухой ночью. Его стоны разбудили Эйлу.
Огонь погас, и в пещере было темно. Эйла на ощупь добралась до очага, достала припасенные щепки и древесную труху, а затем осколок кремня и второй камень.
У Джондалара опять начался жар, но он не спал. Впрочем, он решил, что его ненадолго сморило, ведь женщина не могла так быстро развести огонь. Когда он проснулся, в очаге не оставалось ни одного тлеющего уголька.
Эйла принесла ему заранее приготовленный настой ивовой коры. Джондалар приподнялся, опершись на локоть, взял чашку и выпил все до капли, несмотря на горечь, стремясь утолить жажду. Вкус напитка показался ему знакомым. «Похоже, целебные свойства настоя ивовой коры известны всем», – подумал он. Но жажда все еще мучила его, и ему хотелось обыкновенной воды. Вдобавок он почувствовал, что ему нужно помочиться, но как объяснить все это женщине? Приподняв чашку, он перевернул ее вверх дном, чтобы показать, что она пуста, а затем поднес ее к губам.
Эйла сразу же поняла, что требуется. Она принесла бурдюк с водой, наполнила чашку и поставила ее рядом с Джондаларом. Ему наконец удалось утолить жажду, но при этом желание помочиться стало еще сильнее, и он беспокойно заворочался. По его движениям молодая женщина догадалась о том, что ему необходимо. Прихватив с собой горящую головню, она отправилась в ту часть пещеры, где хранились припасы, чтобы отыскать какой-нибудь сосуд. Во время поисков она нашла еще кое-что полезное.
Ранее она сделала несколько светильников, используя для этого камни с выдолбленной посредине впадиной, в которую заливалось топленое сало и помещался фитиль из мха, но они оказались не особенно нужны ей, ведь света, исходившего от горевшего в очаге огня, было вполне достаточно. Она взяла светильник, достала фитиль из мха и принялась искать мочевой пузырь, в котором хранилось сало. Заметив рядом с ним пустой пузырь, она прихватила и его.
Эйла оставила пузырь с салом у огня, чтобы оно слегка растопилось, а пустой отнесла Джондалару, но не сразу сообразила, как объяснить, для чего он предназначен. Приподняв пузырь, она расправила его края и показала Джондалару отверстие, но тот ничего не понял. Эйла на мгновение растерялась, но затем откинула край шкуры, которой он был прикрыт, и поднесла сосуд к области паха. Джондалар сообразил, что к чему, и взял у нее пузырь.
Он ощутил неловкость из-за того, что оказался вынужден облегчиться лежа, а не стоя. Эйла догадалась о том, что он чувствует, и, тихонько улыбаясь, направилась к огню, чтобы заправить светильник. «Он никогда прежде не бывал так сильно ранен, – подумала она, – во всяком случае, ему не приходилось подолгу лежать». Он посмотрел на нее с чуть смущенной улыбкой, когда она взяла пузырь и вышла, чтобы опорожнить его. Затем Эйла оставила его около постели Джондалара, чтобы тот смог воспользоваться им в случае необходимости, заправила светильник салом и подожгла фитилек из мха. Поставив его неподалеку от места, где лежал Джондалар, она сняла куски кожи, прикрывавшие рану.