Долина
Шрифт:
В детстве был маленьким и легким, вырос и окреп только к концу школы. Много играл в дворовый футбол, и ему здорово доставалось в жестких стычках. Однажды, ему было лет двенадцать еще, его здорово «подковали» в одной игре, и на ноге образовался громадный синяк. Мальчишке было больно, он чуть не плакал, но продолжал играть, хромая. И при счете 9:9, ковыляя, как подстреленная птичка, непостижимым образом ухитрился просочиться между двух здоровенных защитников и пробил вратарю «в домик».
– Ну, ты даешь! – заорали
– Такое мог только Гарринча! – сказал кто-то восхищенно, и эти слова сделали его абсолютно счастливым. Так и родилось это прозвище.
Вход в Долину
Высокий был ранней пташкой и вставал легко. Ровно в шесть он расстегнул спальник, сел и пропел соседу по палатке Крису:
Вставайте, граф,Рассвет уже полощется,Из-за озерной вынырнув воды…И тут же вылез наружу. По привычке прежде всего обратил внимание на погоду, которая была совершенно распрекрасной. Высокий улыбнулся: «Все будет хорошо!».
Крис же был «совой» в крайней степени, и ранние подъемы в горах были для него мученьем. Когда минут через десять Крис выполз-таки из палатки и стоял, пошатываясь, с полузакрытыми глазами, он услышал рядом:
– А вот и вышеупомянутая «прекрасная молочница». На вот тебе, пей.
Крис открыл глаза. Перед ним стоял Фома, протягивая кружку с горячим кофе с растворенным в нем сухим молоком. Крис протянул обе руки, взял горячую кружку и с наслаждением сделал глоток.
– Фомушка, родной, это же просто нектар. У меня нет слов! Спасибо тебе. Это чудо!
– Но, Кристобаль, должно же быть когда-то на свете счастье! Вот я тебе его и принес.
Крис отхлебнул еще и добавил:
– Вот ты даже сам не понимаешь, Фома, какую ты великую вещь сейчас произнес!
– Ну, где уж мне понять такую тонкую душу!
Высокий тоже пил кофе и слушал их, улыбаясь. Сегодня ему не хотелось никого торопить. Предстоял Великий День!
Как обычно, выход немного задержался, но в девять утра первая четверка вошла в Козленка и собралась в Холле (напомним, так назвали заметное расширение прохода метрах в двадцати от входа).
– Так, парни, смотрим очень внимательно, что нового по сравнению с прошлым годом, особенно признаки осыпания, если есть. Осторожность – прежде всего. Я впереди, Ледокол замыкает.
Шли спокойно, и никакого нервяка, как в прошлом году, Высокий не ощущал. По следам на полу было видно, что животные по-прежнему здесь ходят, но немного. Ничего вызывающего опасения не было.
В этот раз, хоть и с рюкзаками, но прошли до конца Козленка довольно быстро. Снова вошли в зеленое буйство Долины, и снова радостное солнце пробивалось сквозь листву. Какие-то сильные цветочные запахи кружили голову. Все сидели на рюкзаках и улыбались. И Солдат, и Лесник молчали, но видно было, что они впечатлены.
– Это еще что, здесь почти ничего не видно, – нарушил молчание Ледокол, – а вот тут рядом есть полочка, оттуда такой вид!
– Вот, кстати, вы с Крисом и навесьте туда перила, – приказал Высокий. – Останется время – дадим ребятам, Солдату и Леснику, взглянуть оттуда. Это действительно нечто удивительное. А мы пока поищем место для склада.
Быстро нашли неплохую площадку недалеко от выхода, чуть правее и ниже, расчистили кое-как от травы. Забили несколько крючьев и навесили карабины, к ним прицепили рюкзаки. Вскоре Ледокол заорал, что у них все о’кей.
Через полчаса вся команда сидела на Балконе – так назвали ту полочку – и любовалась Долиной. Впечатление от нее было еще радостней, чем в прошлом году.
– Похоже, что девушка тоже подготовилась ко второму свиданию, – Ледокол напомнил Крису его прошлогоднее высказывание.
– Ей и готовиться не надо, она прекрасна всегда, – ответил Крис как-то неожиданно серьезно.
– Ну, а ты что молчишь, Солдатик-братик? – это уже Ледокол.
– А что тут скажешь? Я балдею, – и тихо добавил, отвечая каким-то своим мыслям: – Все теперь будет оправдано, все!
Тут Лесник первый очнулся и достал кинокамеру.
– Такая красота, – бормотал он – но интересно, что получится.
Через некоторое время Высокий пробормотал:
– Ох, сидел бы тут вечно, да надо дело делать. Значит, так. Давайте попробуем сегодня метров пятьдесят пройти вниз. Посмотрим, каково это. Пойдем не по самому дну расщелины. Там мягкая почва, какой-то ручеек хиленький, и все травой поросло. Правее ручья, видите, эта бульба нависает, неудобно вдоль нее будет идти.
Бульбой он назвал громадный, метров сорок-пятьдесят высотой, каменный выступ.
– Потом как-нибудь слазаем на нее. А вот на нашей стороне, слева от ручья, похоже, идет поросший травой не очень крутой каменный склон. Там и будем навешивать перила. Вдоль них и проложим тропочку, чтоб ходить было в дальнейшем удобно.
Следующий час прошел в попытках найти правильную тактику спуска сквозь заросли, прежде всего, правильную прокладку пути по склону, и часам к двум упомянутую тактику вроде нащупали. Первые метров шестьдесят веревочных перил были навешены. На маленьком привале Ледокол торжественно указал на следы прохождения каких-то животных.
– Значит, мы правильно идем!
– А может, это тот самый прошлогодний козленок?
– Он сейчас уже, небось, не козленок, а горный козел!
– Это волшебный крылатый козел Гиркус, римский побратим эллинского Пегаса, – вдруг заговорил Крис театральным голосом. – Cлужит послом по особым поручениям… э-э… при Юноне и Диане.
– Скорее, не послом, а козлом по особым поручениям, – вставил Ледокол.
– Ну, Пегас – это, кажется, что-то по искусству, а вот этот Гиркус по каким таким особым поручениям? – иронически заинтересовался Солдат.