Долина
Шрифт:
Он не успел сказать ничего больше. Трудно объяснить, что было такого смешного в этих простых словах, но раздался новый взрыв смеха. Хохотали уже все до единого, минут пять, наверное, катаясь по траве. Высокий стоял на четвереньках и мотал головой, не в силах разговаривать, но это никого не удивляло. Собственно, анекдот так никто и не услышал.
Вскоре уже все дошли до того, что начинали хохотать от каждого пустяка, и от каждой шутки, и от любого слова, и от звяканья уроненной ложки, и все совершенно от этого обессилели.
А Эльвира тем временем все время бегала в палатку посмотреть, спит ли Ежик.
Пока заваривали новый чай,
– Для каждого будет исполнена песня по желанию! – объявил Арамис. – Эля?
– Ну, ты же сам знаешь, Арик!
Эля сидела, прижавшись к могучей груди Саныча, со счастливой улыбкой, и все звезды мира сияли в ее глазах.
Слушай, на время время позабудь,Лучше тебе спою я что-нибудь,Чтобы теплели строгие глазаИ не оглядывался больше ты назад…Пели все, очень нестройно, ощущая при этом какую-то удивительную теплоту друг к другу. Но то был совсем особенный день, а точнее ночь, и никто не стеснялся добрых чувств, которых все так стесняются в обычной жизни.
И тут Высокий посмотрел на свои командирские часы:
– Слушайте, ребята, а ведь это как раз сейчас и есть. Ровнёхонько полночь. Я что хочу сказать… На время время остановилось, ребята. На эту вот ночь.
Все вдруг замолчали. И он подумал: «на время время позабудь…» – это же звучит, как какое-то колдовское заклинание. Скажи его – а вдруг и вправду время остановится?
– Саныч, тебе? – На его широкой груди покоилась голова Эльвиры. Он погладил ее:
Нету другой такойни за какой рекой.Нет за туманами,дальними странами…Ну, что тут еще добавишь?
Потом:
– Ледокоша, как твоя головушка?
– Не дождетесь, гады!
– Ледокоша, живи вечно, родной! Что тебе исполнить?
Там, где сосны,Где дом родной,Есть озераС живой водой.Ты не печалься,И не прощайся, —Все впереди у нас с тобой…Простая хрустальная красота. Вели Арамис и Эльвира, а подпевали все вместе.
– Крис?
Крис вскочил и заорал ненатуральным голосом, пригнувшись и растопырив пальцы:
С одесского кичманаБежали два уркана,Бежали два урканаВ дальний путь…Народ заржал.
– Ну, Кристо, ну хорош уже паясничать!
– А чо, хорошая песня! Ну, ладно! – он изменил тон мгновенно. – Арик, «Снегопад»!
Но тогда еще был снегопад, снегопад,И свобода писать на снегу,И большие снежинки, и градОн губами хватал на бегу…Непростой был человек Крис, ох непростой…
– Высокий?
Посажу я по земле сады весенние,Зашумят они по всей стране,А когда придет пора цветения,Пусть они тебе расскажут обо мне«Нет, – думал Саныч, искоса глядя на друга, – не услышит она шум твоих садов. Давно уже живет в другой стране. А тебе, мой дорогой, похоже, выпала судьба родиться однолюбом».
– Док?
Рвусь из сил – и из всех сухожилий,Но сегодня – не так, как вчера:Обложили меня, обложили —Но остались ни с чем егеря!Это орали все, вразнобой, но страстно.
– Алеша?
Как вечным огнем, сверкает днемВершина изумрудным льдом —Которую ты так и не покорил.Эта песня почему-то на самых молодых сильно действовала…
– Синичка, тебе?
Ты – мое дыхание,Утро мое ты раннее,Ты и солнце жгучее,И дожди…И тоже ведь колдовство… Ах, как же хотелось ей, чтоб кто-то услышал, а вот что-то не слышит он…
– Солдат?
Выстрел грянет,Ворон кружит…Твой дружок в бурьянеНеживой лежит…Слушая эту песню, он как будто каменел. И всем тоже взгрустнулось.
Два слова курсивом. Солдат
Солдату довелось повоевать в Далеких Горах, и друзей своих он не в бурьяне терял. До службы в десантных частях он как-то не очень интересовался альпинизмом, но после службы стал все время стремиться в горы, как будто что-то хотел себе доказать. Или что-то из прожитого переиграть заново. Видимо, было нечто такое в его боевом прошлом, о чем другим, не воевавшим, не расскажешь. Да если даже и расскажешь – не поймут. Это у многих фронтовиков такое бывает.