Должница
Шрифт:
— Хамелеончик…
— Я… Хотела… Извини, — от неожиданности, опешила, поэтому не могла связать двух слов, бросая взгляд на висящие настенные часы.
— Решил поужинать с тобой.
Смотрю в серый глянец его глаз и не вижу в них ни одной тучи раздражения, только лучики света, насквозь прорезающие тьму безумной, легко читаемой увлеченности, точное отражение моего к нему желания, темного, бесстыдного. Растягиваю губы в обворожительной, заразительной улыбке, вовлеченная в игру, подстраиваясь под его настроение…
— Тогда переодевайся, помогать
— Я рассчитывал, что буду только смотреть и руководить, — перехватил мою улыбку он.
Указывая ему скалкой на выход из кухни, я включилась в его сказку о счастливой семейной жизни, скрутившей мои внутренности своей идеальностью. Болезненно выдохнула, когда Сергей вышел, пытаясь восстановить сбившееся от возникшего внутреннего беспорядка дыхание, настраивая диссонанс своих эмоций, которые, несозвучностью, портили всю картинку придуманной нами наигранной идиллии. На разрыв, беспощадно выдергивая из моей памяти отголоски той, далекой семейной жизни с мамой, которые, яркими фрагментами воспоминаний теперь летали перед моими глазами, спиралью закручиваясь вокруг обсыпанного мукой кухонного стола…
Почувствовала, как бережно обнял меня руками, спиной притягивая к своему телу, делясь со мной своим теплом, заряжая желанием, вновь побежавшим по венам, и я с благодарностью, доверчиво откидываю ему свою голову на плечо, принимая жест поддержки.
— А мне и вспомнить нечего… — прошептал так тихо, мне в макушку, едва шевельнув дыханием мои волосы.
Но я услышала слова, сразившие меня щемящим одиночеством, пронзившим сердце, саднящее, безжалостно выворачивающее наружу все мои, глубоко спрятанные «скелеты» прямо с мясом, обнажая недосказанные секреты, выставляя напоказ безобразный рубец моих переживаний…
— Расскажешь? — спросил он, с осторожностью, замерев в ожидании моего ответа.
— Когда-нибудь, обязательно, — неожиданно для себя согласилась я.
И этим ответом сделала шаг к нему навстречу, и он увидел это движение, откровенно улыбнувшись, крепко сжимая меня руками, разворачивая лицом к себе, привлекая, целуя в нос, аккуратно стирая с моей щеки остатки муки…
— Ну что там, кто катать будет?
Рассмеявшись, я указала ему на стул рядом.
— Ты, конечно!
Пельмени удались на славу!
И я промолчу, что мы с ним провозились три часа, раскидав по кухне кучу муки…
Не расскажу, что смеялись, шутливо кидаясь друг в друга остатками теста, пока закипала вода в кастрюле…
Утаю, как хохотали, забыв о бередящих душу воспоминаниях, уплетая приготовленное, наслаждаясь обществом друг друга…
— Хочу, чтобы ты осталась…
Подходит ко мне, убирая из моих рук мокрую тарелку, закрывая воду, заботливо вытирая мои руки о полотенце.
Поднимаю голову и смотрю ему в глаза, выискивая в них толику сомнения. Ее нет. Только ранимая недосказанность, словно лезвие опасной бритвы, готовое вот-вот нещадно полоснуть по обнажившимся, потерявшим защитную оболочку, нервам.
В моих глазах та же боль, на пике чувствительности!
Та же одержимость, граничащая сейчас с сумасшествием, на пределе ощущений, словно хрупкий лед, острыми краями разрезающий изъеденную сомнениями душу, холодом прижигающий рваные раны, мнимыми рубцами недоверия оставаясь на сердце.
Киваю, не скрывая своих эмоций, которые анестезией желания проносятся по телу, принося облегчение, вместе с принятым мной осознанным решением.
— Я хочу остаться, — четко проговариваю ему каждое слово.
Глава 20
И вот сейчас выдохнул!
Только тогда, когда услышал от нее безоговорочное согласие и увидел отголосок его подтверждения в, горящих доверием, карих глазах. Вожделение золотым песком переливалось в них, искрилось, под жарким солнцем чувств, плавилось на теплых барханах притяжения, затягивая меня в эти зыбучие пески томной страсти, раскрывающие мне всю полноту ее желаний.
И я увяз в них, по уши!
Только сейчас это понял, вместе с ее озвученным вслух разрешением на большее, осознал, насколько плотно засел. Увидел отчетливо, как постепенно погружался, затягиваемый в песчаную топь влечения, глядя в ее глаза, словно в горячий шоколад, только горький, терпкий, вязкий, насыщенно-томный, немного жгучий, обволакивающий…
— Искупаемся? — неожиданно, даже для самого себя, предложил я.
Вру, мечтал вновь увидеть ее обнаженной!
— Я плавать не умею, — неуверенно, отрицательно махнула головой, рассыпав каре волос в идеальном беспорядке. — И купальника у меня нет… Не было никогда…
— Разберемся.
Протянув руку, ждал, когда она доверчиво вложит в нее свою маленькую, хрупкую ладошку. И защемило внутри, опоясывающей болью, до замирания сердца, как только почувствовал ее тепло в своей руке. Не удержался, притянул к себе, носом втягивая аромат медовых волос, запечатывая их запах глубоко внутри, словно боясь признаться самому себе в своей безумной одержимости к девчонке, вызывающий во мне непередаваемую гамму сложных эмоций.
Отстранившись, слегка потянув ее в сторону бассейна, ведя за руку, понимал всю глубину ответственности, которую пытаюсь взять на себя, но, впервые, брал ее настолько осознанно, яростно желая, до скрежета в сжатых зубах…
Отметил свою реакцию сразу, как только Слава обнажила передо мной свою чувствительность, приоткрыв ранимость, явив свои уязвимые места, четко обозначив их границы, без стеснения, с гордо поднятой головой, признавшись в своих чувствах ко мне. В слух ничего озвучено не было, но я увидел преподнесенное мне сердечко, исполосованное шрамами, безобразными рубцами, нанесенными ей жизнью…